Обратный отсчет - Олекса Белобров

Оставшись в одиночестве, Александр погрузился в тупое отчаяние. В голове не возникало ни одной внятной мысли. Сердце вяло трепыхалось, все было совершенно безразлично, словно сквозь грудную клетку пропустили мощный электрический разряд, после которого внутри остался один пепел. Только водка могла хоть немного унять невыносимую душевную боль и заставить забыться…

Промаявшись так до полудня, Хантер отправился на поиски Лося. Вот кто способен его понять! А еще часом позже оба — старший лейтенант и его подчиненный — были в стельку пьяны…

С этого дня старший лейтенант Петренко «вошел в штопор» — впервые в жизни. В РККА подобное состояние многодневного загула называли не иначе как «сквозняк», но суть от этого не менялась. День сменялся ночью, но Хантер этого не замечал: какая разница? Он пил с Седым и с Лосем, с офицерами и прапорщиками, находившимися на излечении в «травме», а порой даже с разбитными санитарками, которые исправно поставляли спиртное. Деньги у него теперь водились, а значит, и «приятелей», охочих выпить «на шару», прибавилось.

Как в чаду минули три дня, но Афродита так и не появилась. Больше того — она вообще не выходила на работу, а Седой сообщил, мол, дозвонился отец девушки и передал, она-де нездорова и находится на больничном.

На четвертый день беспробудного загула Александр, проснувшись, обнаружил в постели рядом с собой одну из дежурных сестер. Девица оказалась славная, совсем молоденькая, звали ее Маша, но он совершенно не мог вспомнить, когда и каким образом она оказалась в его постели.

Именно этот факт подтолкнул Хантера к решительным действиям. Он резко «завязал», принял контрастный душ и в течение суток истязал себя самыми жестокими физическими упражнениями, чтобы остатки алкогольной отравы окончательно выветрились вместе с потом. О таком зверском способе протрезвления рассказывал как-то его дед-фронтовик. Затем пришла пора для решительных действий. Прискакав в кабинет заведующего отделением, он заявил с порога:

— Владимир Иванович, я прошу вас отпустить меня в город!

— Что, герой, очухался? — Подполковник пожал ему руку и смерил ироническим взлядом. — Это хорошо, потому что я уже собирался переводить тебя в общую палату. Санитарки уже болтают, что там теперь не «люкс», а нечто среднее между базаром и вокзалом… Ты что в городе забыл? — с подковыркой поинтересовался доктор.

— Во-первых, хочу съездить в здешний авиационный институт на радиотехнический факультет — насчет моего Кулика. А во-вторых, надо бы в «чекушку»[28]заехать, приодеться, а то у меня кроме больничных рямков ничего и нет… Ну, а в-третьих, — Хантер заговорщически понизил голос, — хочу с Галиной объясниться. По-хорошему: с цветами, шампанским и всем, что в таких случаях полагается!

— Вот с этого бы и начинал, — понимающе усмехнулся подполковник. — А то в отделении без нее совсем зашились, да и я без нее как без рук… Позволь, а как же ты на костылях? — Седой с сомнением оглядел старлея. — Самара наша — город немалый, на сорок верст вдоль Волги протянулась…

— А такси на что?

— Такси… — поморщился Седой. — С нашими таксистами ты так накатаешься, что твой недельный «сквозняк» детской забавой покажется. Завезут они тебя — к цыганам с медведями! Та еще публика!

— Выходит, я целую неделю пил?! — поразился Александр. — А мне-то казалось — дня два-три, не больше…

— Неделю, не сомневайся. — Седой о чем-то напряженно раздумывал. — Хвала Аллаху, ты во хмелю тихий, иначе не миновать бы тебе крупных неприятностей… В общем, сделаем так, — продолжал он. — Есть тут у нас в отделении один прапорщик-татарин из Сызрани, Бушуев Павел. Был в Афганистане, служил в ОБАТО[29]в Шинданде. Ты во время своего «сквозняка» с ним, часом, не пересекался?

— Не знаю я никакого Бушуева, Владимир Иванович. — Сашка, сколько ни напрягал память, так ничего и не припомнил.

— Ну, не важно. Этот Бушуев — мой должник. Цель у него — уволиться из армии «по состоянию здоровья», хотя на самом деле здоров как бык, точнее — может этих самых быков на бойне кулаком забивать. Была, правда, давняя травма после жесткой посадки на «корове»[30]в горах, но от нее и следа не осталось. Сейчас он якобы у нас в госпитале обследуется и лечится, а на самом деле разъезжает по городу на своей новенькой «шестерке» и, как говорится, срывает цветы удовольствий. Я потолкую с ним — пусть повозит тебя денек, тем более что он местный и знает город как свои пять пальцев. Бензин — с тебя, ну, там, покормишь его при случае… Иначе я ему такой эпикриз нарисую, что служить ему в кремлевском полку до скончания веков… Да, а теперь насчет твоих костылей. Есть у меня одно предложение…

— Предложение? — обрадованно дернулся Хантер. — Неужто снимем гипс?

— Не спеши, еще не время, — остановил Седой. — Сделаем по-другому: переведем ногу в обычное положение и снова загипсуем. Сможешь ходить без костылей, опираясь на трость. Ну, а там — еще дней «надцать», и отправим твой гипс на свалку. Усек, герой? — подмигнул подполковник.

— Класс! — возликовал старлей. — Надоели мне эти ходунки, ну их к лешему!

Однако ликовать, как оказалось, было рано. За время, прошедшее после операции, нога привыкла к тому странному положению, которое ей придали под гипсовой повязкой, и никак не желала распрямляться. Сухожилие срослось, но стало толще и оказывало тупое и невероятно болезненное сопротивление. Хантер десять раз вспотел и высох, стискивая в зубах полотенце, чтоб не орать благим матом от боли. Попотеть пришлось и Седому, трудившемуся над его ногой в паре с молодым ассистентом. В конце концов пришлось ввести обезболивающее, и только после этого удалось управиться с непослушной конечностью.

Целый день ушел у старшего лейтенанта на то, чтобы прийти в себя после этих манипуляций. Время от времени он поднимался и, скрипя зубами, принимался расхаживать ногу в новой повязке, привязав к стопе шнурками больничный тапок.

Лишь на вторые сутки после памятного разговора с Седым Хантер наконец-то смог выбраться за пределы госпиталя. Бушуев — румяный и добродушный здоровяк лет тридцати с небольшим — подогнал машину прямо к приемному отделению. Старший лейтенант взгромоздился на сиденье, пристроив ногу поудобнее, а водитель сунул могучую лапищу и представился запросто: «Пашка!»

Отъехали. За госпитальным КПП замелькали улицы, от вида которых старлей уже успел основательно отвыкнуть. Поначалу было решено завернуть в «Березку» — сменить больничный прикид на что-то более достойное боевого офицера-афганца.