Альпийская крепость - Богдан Сушинский

— Если уж мы принимаем решение сражаться до последней возможности, — осмотрел Штубер гарнизонный поселок взглядом полевого командира, которому уже завтра придется сражаться в нем в полном окружении, — то каждое здание должны превратить в опорный пункт: двери и окна переоборудовать в амбразуры. Некоторые здания следует сгруппировать и охватить окопами, а на отдельных участках — и противотанковыми рвами. Нужно немедленно отселить мирное населения, а всех способных держать в руках оружие поставить в строй, невзирая на вердикты медиков. Значительную часть территории превратить в минные поля.

— Предельно четко, — опять согласился Борман. — Это впечатляет.

Гредер с полминуты простоял посреди зала с оскорбленно поджатыми губами. Ему явно не нравилось развитие событий, особенно не нравилось то, что Скорцени не пожелал беседовать с ним, причем после того, как вспомнил о его, Гредера, причастности к катастрофе дирижабля. Ушел он тоже молча, даже не попрощавшись с генералом.

— Чувствуется, что человек этот мстительный, — первым нарушил молчание ординарец генерала Ферн.

— К чему поспешные выводы? — как можно миролюбивее возразила Софи.

— Капитан прав, — раздраженно заметил барон, чувствуя, что само посещение Гредера замка вызвало у него чувство какого-то дискомфорта.

Софи чуть было не произнесла: «Неужели мы не способны поставить его на место?», но вовремя воздержалась, зачем навлекать на себя подозрение?

— Уверена, что Скорцени способен защитить нас даже от происков этого тылового бродяги, — сказала. — Поднимусь к себе, надо положить в дорожный чемоданчик рукопись моей диссертации и вообще присесть на дорожку, — а выждав с минуту, пока Ферн оставит зал, добавила: — Кстати, господин генерал, мастер Орест остается под вашим высоким попечительством. Сделайте все возможное, чтобы Гредер и его люди не отвлекали художника от полотен. Слишком ценен каждый час работы этого гения.

— С Гредером все ясно. — Карл вернулся к своему месту за картой боевых действий и окинул взглядом последние пометки, лишь недавно сделанные для него ординарцем Ферном по последним сообщениям Берлинского радио. — Попытаюсь дать полковнику понять, что визиты его в замок нежелательны.

— Если он все еще не понял этого.

— Почему же, уверен, что понял. Но как-никак он — офицер СД, — пожал плечами генерал.

— Считаете, что это его оправдывает?

— Не оправдывает конечно же. Но, с другой стороны, законы военного времени, гауптман…

— Что-то вы темните, господин барон, — когда Софи решалась упрекнуть в чем-то обладателя замка Штубербург, то старалась не упоминать его высокого армейского чина. Как офицеру, ей так легче было разговаривать с генералом. — Почему о полномочиях Гредера как офицера СД вы вдруг вспомнили именно тогда, когда я заговорила о безопасности украинского мастера, бывшего советского пленного? Чье положение само по себе наиболее уязвимое? Вы же знаете, что вырвать Ореста из подземелий «Регенвурмлагеря» мне удалось только при помощи вашего сына. Что это Вилли помог доставить его сюда, это он намерен погреться после войны у костра славы этого мастера. Вместе со мной, ясное дело.

Генерал расстроенно постучал тыльной стороной карандаша по карте, непонятно только, что его расстроило больше: неутешительные вести с фронтов или выпад Софи.

— А почему вы, Софи, вспоминаете о Вилли, вообще о нас, Штуберах, только тогда, когда стремитесь обезопасить своего земляка, пленного Ореста?

— Мастера Ореста, господин барона, великого мастера.

— Это вы так решили, что великого?

— Как только кончится эта богом проклятая война и мир слегка очнется, так решат все, — спокойно, умиротворяюще произнесла Софи. — И вы, мой генерал, станете одним из первых свидетелей этому. Но и теперь уже мы имеем заключение нескольких ведущих европейских экспертов, которые утверждают, что мы столкнулись с феноменом от живописи, в том числе и с талантливым иконописцем.

— Я не знаток живописи, госпожа Жерницки. Извините, не дано. Однако не надо быть ценителем, чтобы заметить, что вы слишком увлекаетесь своим мастером Орестом и явно переоцениваете его талант. Причем непростительно, чисто по-женски… увлекаетесь.

Софи томно запрокинула голову и, глядя куда-то в потолок, рассмеялась.

— Давно замечала, что ревнуете, барон, однако до сих пор пытались мужественно не выдавать себя.

— Речь идет не о ревности, — нервно помахал своим штабным карандашом генерал. — О вопросах более принципиальных.

— О ревности, о ревности, — ехидно улыбнулась Софи. — Тут уж вновь-таки доверьтесь знатоку. — «Заклеймила» она генерала, уже поднимаясь по старинной винтовой лестнице на второй этаж. При этом сам барон, словно завороженный, вышел вслед за ней из зала, чтобы смотреть ей вслед.

— Вы не правы, Софи.

— Одного только не пойму: вы ревнуете меня, как будущую — но которая, скорее всего, не состоится — невестку, или же, как свою любимую женщину? Ведь вы еще не так стары, чтобььотрекаться от собственных амурных притязаний, а, барон Карл-Людвиг, извините, забыла, как там ваше третье имя, фон Штубер?

Поднявшись к себе, она осмотрела содержимое походного армейского чемоданчика, всегда стоявшего на приставном столике, с трудом втиснула в него два машинописных экземпляра диссертации (еще два находились в Женевском университете) и склонилась, чтобы закрыть его. В это время дверь открылась и уже в следующее мгновение Софи почувствовала себя в не очень крепких, но умелых мужских объятиях.

Первым желанием женщины, прекрасно обученной многим приемам самозащиты, было остановить генерала и самым решительным способом охладить, но она поняла, что это будет неразумно. Слишком многое значило для нее это пристанище за толстыми стенами замка, слишком много было поставлено на карту, когда она вытаскивала из подземного лагеря СС мастера Ореста, слишком не ко времени наживала она себе сразу двух врагов в лице двух баронов Штуберов. С ее-то метанием между тремя враждующими разведками! Сейчас у нее было только одно желание: во что бы то ни стало дотянуть до конца войны и выжить. Любой ценой выжить!

— Я должна воспринимать ваши казарменные нежности, как ответ на мой вопрос? — как можно спокойнее спросила Софи, стараясь не вызывать раздражения у барона и в то же время не спеша, призывно поигрывая бедрами, приближаясь к своей постели.

— Можете, — выдохнул барон.

— Но почему вы решились только теперь?.

— Только теперь, да, решился…

— Я хотела спросить, почему только теперь, когда в резерве у вас не осталось ничего, кроме «походного солдатского варианта»? Почему бы не дождаться моего возвращения.

— Его ведь можно и не дождаться.

— Вот она, сугубо мужская расчетливость! Чтобы не сказать — мудрость.

Когда барон уже безжалостно расправлялся с ее трусиками, Софи решительно перехватила его руку и, насколько это возможно было, запрокинув голову и по-кошачьи изогнувшись, будто бы для того, чтобы увидеть глаза своего «повелителя», жестко произнесла: