Случилось нечто невиданное - Мария Даскалова

тону, с которым говорил паша, представление того, что адмирал прибудет на коне, а не на флагманском корабле, смутило многих.

— Верховное командование не обязано давать объяснения своих действий и решений, но всякий разумный человек должен понять, что Порта поступает правильно. После истории с Наварином мы не можем себе позволить рисковать даже одним кораблем. Наш флот должен быть свободен для выбора района действия, и будет появляться там, где он необходим.

Юсуф-паша, хотя и не был морским офицером, развил интересную теорию, которая в какой-то мере удовлетворила встревоженных слушателей. Русский флот войдет в залив, начнет сражение с флотилией Кавес-паши, а турецкий флот зайдет с тыла и флангов.

Рисуя картину будущего разгрома неприятельского флота, Юсуф-паша не упомянул ни одной победы турецкой армии, а только перечислил ряд потерянных крепостей.

Офицеры, выйдя из Кале, под дождем обсуждали выступление паши.

— При Анапе и Браиле наши воины сражались смело… Паша сказал геройски… Они бились как львы…

— А крепости пали. Капитулировали. Разве это тебе не ясно?

— Честное слово, я не понимаю, почему…

— Мы превосходим противника в численности, не уступаем ему в храбрости. Клянусь Аллахом, не могу понять, что происходит…

— Такова была воля Аллаха, — сказал Мейрем-ага, сын Кавес-паши.

— Незачем вмешивать сюда Аллаха. Не в аскерах, а в командирах, которые сдали крепости, следует искать виновных, — ответил Эммин-ага. «Кто знает, — подумал он, — не будет ли завтра сын Кавес-паши оправдывать неудачи отца волей Аллаха».

Он промолчал, не хотел бросать слова на ветер.

— Посмотри! — Хусейн, приятель Эммина, дернул его за рукав и показал на группу людей, которые шли в сторону Кале. — Твой отец и твой брат идут сюда.

Во главе небольшой группы первых лиц Варны шел Джанавар-бей рядом с сыном Сулейманом.

— Похоже, что наши аги спать не могут от страха. Но они укрыты стеной, а каково нам в открытом море, — сказал Хусейн.

Лица первых людей города были печальны и озабочены. Они уже третий раз ходили к коменданту, ища у него гарантий безопасности. Эммин не окликнул своих. Он остался доволен, что его не заметили.

Офицеры разошлись — кто по домам, а кто на корабли.

— Каким тебе показался новый комендант? — спросил Хусейн, когда они остались одни. — Видел? Кавес-паша не очень-то доволен. Он наверняка надеялся стать комендантом. Но его не удостоили этой честью.

Эммин молчал. Что можно сказать о новом коменданте? Обличьем он благовидный, похож скорее на муллу, чем на полководца. Но внешний вид — это одно, а дела — это другое. Юсуф-паша прибыл в Варну из Греции.

— Он очень богат, — продолжал Хусейн. — У него гарем в Ахтополе, дворец в Стамбуле, другой в Айтосе… Большие деньги! Твой отец, может, и превышает его богатством, но нам с тобой до них…

Хусейн завидовал богатым. Сейчас он был недоволен, что вынужден защищать их, стоя в открытом море в ожидании неприятеля. Он надеялся, что Эммин, лишенный наследства, поймет его.

— Ты понял, какова обстановка? — тихо продолжал он. — Когда придет русский флот, мы останемся с ним наедине. Придут ли султанские корабли из Стамбула, или нет… Слышал, что сказал паша? Нельзя допустить повторения Наварина. Значит, нам одним придется принимать удар. Остальное — пустая говорильня.

Эммин сочувственно покивал головой. Он был такого же мнения. Шестнадцать кораблей против всего русского флота! Как Анапе султанский флот не пришел на помощь, так и в Варне повторится то же самое — Эммин был убежден в этом. Не случайно паша говорил о Наварине. Разгром в Наваринском морском сражении, произошедший прошлым годом, до сих пор пугал султана и его советников.

Приготовления России к войне не остались тайной для Англии и Франции, и, чтобы не остаться в стороне от решения греческого вопроса, две европейские державы занялись усиленной дипломатической деятельностью. С участием русских дипломатов в Лондоне был подготовлен ультиматум султану, в котором три державы — Россия, Англия и Франция — настоятельно потребовали положить конец военным действиям в Греции и предоставить этой стране автономное управление. Чтобы подкрепить ультиматум, они создали объединенную эскадру из двадцати пяти кораблей под командованием наиболее старшего офицера, англичанина адмирала Кодрингтона. В конце осени объединенная эскадра направилась к Греции, в залив около города Наварин, где велись ожесточенные боевые действия. Турецко-египетский флот обстреливал город, а регулярные турецкие войска сражались с греческими повстанческими отрядами.

С прибытием к Наварину европейская эскадра попыталась провести переговоры. Были посланы парламентеры. Адмирал турецко-египетского флота Ибрагим-паша приказал стрелять по ним, и они были убиты. Затем паша приказал открыть огонь по эскадре. Он был направлен на корабли с русскими флагами. Эта неожиданно брутальная встреча вынудила командующего русским отрядом вице-адмирала Гейдена открыть ответный огонь и приступить к боевым действиям. За ним последовали командующие французским и английским отрядами.

И тут произошло совершенно неожиданное. Знаменитый турецкий адмирал Ибрагим-паша потерпел полный разгром, а громадный флот, которым он командовал, понес огромные потери. Часть кораблей сгорела, часть затонула от пробоин в корпусе. Известия о бое при Наварине и его неожиданном результате вызвали настоящую бурю среди членов английского парламента. Такое начало боевых действий не входило и в расчеты французов. У них не было интереса в ослаблении и того меньше в уничтожении турецкого флота, и вообще в нанесении урона военной мощи Турции. Она была нужна им для противостояния с Россией. Правительства этих двух стран отозвали свои корабли и изменили свой политический курс. Они высказали султану сожаления о случившемся, и едва через месяц после событий при Наварине султан, поощренный явным поворотом в европейской политике, разослал по всем санджакам Турецкой империи фирман, в котором объявлял о войне с Россией. В нем он называл Россию первым врагом мусульман, раздувал религиозный фанатизм и призывал к войне за веру не на жизнь, а на смерть.

Все это было хорошо знакомо Эммину. Он часто думал о Наварине и возлагал вину за поражение на Ибрагим-пашу, а что касалось султана, то он одобрял его действия, особенно те, которые относились к введению в Турции новых европейских порядков. Но глубоко в душе он не соглашался и порицал поспешное объявление войны. Проучившись долгое время в Европе, Эммин изменил свои взгляды по многим вопросам. Он уверился, что не все турецкое есть наилучшее. Устарелые азиатские нравы, отсутствие просвещения, настоящей науки, косность и варварство, нехватка законности в такой многонациональной державе привели его к мыслям, отличным от тех, которыми руководствовались его отец и брат.

— Куда теперь, Эммин? — спросил Хусейн.

Они дошли до мечети Карык, и здесь их пути разделялись. Эммин остановился. Знал ли он,