Игра теней - Петр Катериничев
Шрифт:
Интервал:
Осиротели родители… На похороны я ездила — «чеченцев» много пришло, проводить, значит… А тут — ветеран какой-то, с Отечественной, видно, на могилку к кому пришел проведать… Подошел к ребяткам-то, спрашивает одного:
«А что, сынок, страшная война в той Чечне?»
«Самая страшная война, отец, та, на которой ты подыхаешь».
Господи, как ребят жалко…
Разлили, выпили не чокаясь.
Парадоксы войны… Те пацаны, что, воевали в Афганистане, стали у нас «афганцами», эти — «чеченцы»… В Таджикистане — тоже война… Кто возвратится оттуда — «таджики»?.. И снова соберутся все — «абхазцы», «тбилисцы», «вильнюсцы»
— в новый «Союз нерушимый»?.. Бред.
Парень погиб в последний день. В последнем наряде. Не приказали ведь — попросили…
Каждый, кто воевал, знает: с людьми в день гибели творится что-то странное… Одни — полны энергии, безудержно, беспричинно говорливы, другие, наоборот, — замкнуты и неразговорчивы. Не к месту вдруг что-то начинают вспоминать или просто суетятся, делают ненужные и необязательные вещи — начищают бляху ремня, ищут что-то, не зная даже, зачем и для чего… А у некоторых — полная и бесшабашная эйфория, ощущение собственного бессмертия!…
Предсмертное беспокойство…
Опытные командиры всегда замечают такое состояние бойца и именно в этот день парня в бой или на задание не берут. Одно «но»…
…Если у командира есть возможность выбирать.
У солдата такой возможности нет никогда.
— Значит, мать, говоришь, жить совсем невмоготу стало? При Борисе-то? — спрашивает Ларин.
— Да нет. Я же говорю, ничего… Кабы не та война… А молодым, тем лучше, это уж точно.
— Лучше?
— А вот внука возьму… Сын мой с невесткою, как времена меняться стали, скрепились, но ничего, работают. А внучок — тот головастый. Сначала в область уехал, у сестры как раз жил. Устроился аж на телевидении техником каким-то, ну что программы монтируют. Получаться у него стало, в Москву переехал. Сначала, понятно, победствовал — знакомств у него никаких особых, а там — закрепился.
Деньги хорошие получает. Приезжал — худющий, что жердь в заборе, хвост какой-то дурацкий себе заплел — мода, говорит, такая, а сам веселый. Работы, говорит, хоть отбавляй — да только искать ту работу нужно, какая по душе…
А раз по душе — и погонять не надо, и заработаешь хорошо: нравится ведь. Мы как привыкли? Пошел на службу, пришел со службы, хорошо ли, плохо ли — получку получи!
— Вот опять завираешься, Карповна! Что ж, люди, по-твоему, спустя рукава трудются? А огороды те взять? — заерзал главред.
— Да не о том я, Василь Игнатьич… Раньше — хоть семи пядей во лбу будь — никуда ты не прорвешься… Везде свои обсели…
— А сейчас — не так, что ли?
— Не так. Коль хорошо работаешь, да специальность освоил, да не ленишься, — держутся за тебя. Потому — прибыль от тебя хозяину.
— Не надо мне хозяев никаких!
— А когда оно было, без хозяина-то? Председатель в колхозе, если хозяин был, так при нем и люди справно жили. Секретарь в райкоме, если не лизоблюд, а заботливый, — тоже хорошо. И стране хозяин нужен.
— И я про то… Вот при Сталине…
— Нет, Игнатьич… При Сталине люди дрожмя дрожали, не хозяин он был — вроде как в чужой стране царствовал.
— А войну выиграл!
— Войну люди воевали, солдаты. А без Сталина, глядишь, столько народу не положили бы…
— Сейчас лучше, да? И тащут, и тащут… При нонещних-то! Скоро в лес за грибами не пойти — сеткой огородют, напишут: «частная собственность» Штейнберга какого ихнего, и охрану выставят — не суйся! Свергать их надо, правителей таких!
— Карповна… А за кого все же проголосуют? — спрашиваю я.
— Люди, они привычкой живут… За коммунистов. Да… И власти областные и районные — за них.
— Да сколько тех властей…
— Знаешь, Владимирыч… Я тридцать лет в комиссиях, по выборам-то.
Только… Ты это в газетке своей не прописывай…
— Не буду.
— Ну вот. Знаешь, был раньше председателем Коренев, заврайоно. Еще при Брежневе да при Черненке… Так у него голосовали за не девяносто девять и девять десятых, а сто пять процентов избирателей!
— Как это?!
— А «открепные»? Уразумел?
— Нет сейчас открепных.
— Знаешь, как по селам голосуют? Как все! За кого люди, за того и я… А то бабка придет или к ней пойдут, так она спросит просто — за кого? Или: «Милые, при ком пенсию давать станут?» Вот тебе и все голосование! Да и обижен сильно народ на власть…
Карповна права — обижен. И еще… В России никогда не голосуют за, всегда — против. В девяносто первом не за нынешнего президента горой встали — против прежнего!
— А там — районные комиссии, областные… Да и по местам — те бюллетени, какие незаголосованные останутся, в комиссии пометят как надо да в ящик и сунут!
— А наблюдатели?
— Все ж свои, наблюдатели те… Что они, с Луны прилетят?
— Ну а если принципиальный какой объявится?
— Не уследить ему… Да и власти — как? Наметют в Велереченске районы, где избирателей числом поболе, да там и смухлюют.
— А вы — будете?
— Честно? Нет. У нас и так за коммунистов.
— Демократы те масонские опостылели народу, — грозно подытожил Игнатьич.
Вторая бутылка почата давно, выпили еще по одной. И — тоскливо как-то на душе, невесело… Вырос я при коммунистах. И отчетливо помню ощущение ватной стены вокруг, в которой вязнешь, вязнешь…
Василий Игнатьич сильно засмурел. Карповна, и та то ли устала, то ли что…
— Знаете, мужики, не о том вы все думаете и говорите не о том… И делаете не то… Не важное все это…
— А что важно?
Карповна улыбнулась краями губ, пригубила стопку и запела неожиданно чистым и сильным голосом:
Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю,
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песни ему…
Заночевали мы с Лариным там же, в школе.
Утро выдалось ясное и морозное. Центр Пречистого сиял изморозью на ветвях, чисто выметенными дорожками сквера…
В центре сквера на свежевыбеленном постаменте выкрашенный бронзовкой Ильич… Указующая рука — в сторону Москвы… Ну что ж… И ехать удобно — по ровной и гладкой, как недостижимый горизонт, дороге, построенной на чернобыльские «гробовые»…
А на взгорке, рядом с выстроенной в прошлом веке .городской управой, уносилась в высокую синеву неба островерхая колокольня. Сама церковь — красного кирпича — сложена где-то в конце прошлого века умело и добротно, на века. Вот только…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!