Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Винокуров

короткой волне. Но сигнала нет. А есть хочется — нет сил!

Стало ясно: ошибся в постановке опыта — рановато закончил завтрак.

Еле дождался обеда. Побежал в столовую. Сменил методику. Теперь так: съел только борщ и сижу — жду сигнала. Двадцать минут прошло, сигнала нет.

Тогда принялся за лангет со сложным гарниром. Лангет съел, гарнир не трогаю — жду сигнала. Двадцать минут прошло… нет, только пятнадцать — и перерыв кончился.

Пришлось срочно сворачивать испытания: поглотал, не прожевывая, сложный гарнир, захлебнулся компотом с черносливом, косточки выплевывал уже на бегу.

Ну, думаю, уж вечером поставлю чистый эксперимент, вечером спешить некуда.

Включил телевизор — «Спокойной ночи, малыши!», сел ужинать. Съел одну котлету — ловлю сигнал. Двадцать минут прошло — тишина, не сигналит.

А уже информационная программа новостей начинается. Съел вторую котлету, сижу, жду. Информация идет, новости звучат, аппетит есть, сигнала нет. Кто его знает, может, просто у меня сигнал барахлит?

А по телику, как назло, пошел фильм из зарубежной жизни, и там все едят — в ресторане жуют, в кафе глотают, в бистро. А тут хоть бы… Нет, вот, сигналит! Чуть-чуть, отдаленно так… Но не в головном мозгу сигналит — мол, все, сыт. А наоборот, под ложечкой сосет — мол, кушать очень хочется!

Чтоб ежесекундно не поглядывать на часы, завел будильник. И съел еще котлету. Ровно через двадцать минут — есть сигнал! Но — будильника. Трезвонит, как безумный. А в мозгу — ничего!

Уже и фильм прошел, уже и концерт отзвучал, уже и прощальные новости сообщают… Ничего не понимаю. Может, просто я за эти двадцать минут — от одного приема пищи до другого — успеваю проголодаться?

А вот уж и программу на завтра объявляют. Плюнул я на эксперимент, рубанул еще три котлеты и запил чаем. С кексом.

Ну тут, конечно, засигналило, завопило, ударило во все колокола: хватит, наелся, сыт, отвали от стола, стоп питание!

А чего уж теперь — стоп, стоп? Раньше надо было сигналить…

1989

Потеря

Где же я мог ее потерять? Где и когда?

Может быть, утром, по дороге на работу…

Да, возможно, когда толпа на автобусной остановке все росла, умножалась, накатывала, как волна океанского прилива без всякой надежды на отлив. Автобуса и близко не было видно, но люди теснились, уплотнялись, сбивались в прямоугольный брикет, как будто они уже в автобусе и уже участвуют в давке. А когда стало совершенно ясно, что автобуса уже не будет никогда, во всяком случае в этом столетии, автобус все-таки пришел. И не один, а сразу четыре гуськом, подтверждая бытующую в народе догадку, что автобусы ходят не по расписанию, а по окончании партии «козла», которого водители «забивают» на конечной остановке вчетвером. Толпа, сметая недостаточно сильных и чересчур интеллигентных, ринулась на штурм машин. Вот тут я, наверно, ее и потерял… Или, может, чуть позже? Уже в автобусе, распятый и подвешенный в безвоздушном, но очень многолюдном пространстве двумя квадратноплечими ребятами и одной дамой с фигурой гладиатора, упершейся в мою грудь острым ребром чемоданчика-«дипломат». При каждом толчке я с ужасом ожидал момента, когда он соскользнет с моей груди и упрется в мое горло, как в горло побежденного врага. Тут-то я ее, наверно… Хотя нет, тут она еще была со мной. Я помню, я ведь все-таки выжил, вырвался и побежал на работу с облегченной улыбкой.

Где же тогда я ее потерял?

Быть может, на работе…

Да, вероятно, когда спешил в кабинет начальника отдела, где мне пришлось выслушать от него руководящие советы по моей научной теме. Советы мне — единственному специалисту в этой области. Советы от него — глубоко убежденного, что Джоуль — Ленц — это один человек. Конечно, я был взбешен и… Впрочем, нет, скорее я потерял ее, когда выслушивал от замдиректора по хозчасти глубокомысленные замечания по поводу литературного стиля моего отчета. Стиль! О нем мне говорил этот человек-загадка: никто в нашей фирме не может понять, почему он произносит «хвакт» вместо «факт», когда ему так отлично удается произносить «фост» вместо «хвост»…

И все-таки нет, наверно, я потерял ее уже под вечер, когда наш директор поинтересовался у меня, как продвигается его докторская диссертация. Да-да, он считал это вполне естественным — о своей диссертации спрашивать у меня. И даже поделился со мной остроумным наблюдением, почему докторские диссертации обычно слабее кандидатских. Потому, оказывается, что кандидатские диссертации пишут доктора — за своих учеников, а докторские пишут кандидаты — за своих начальников. Я вылетел от пего вне себя и, конечно, мог в этот момент… Нет, я пом ню, я довольно быстро взял себя в руки и взглянул на все это с ироничной улыбкой.

Тогда где же я ее потерял?

Скорее всего уже по дороге домой…

Я мог потерять ее в толчее магазина, где в ответ на просьбу выдать жалобную книгу меня пообещали отправить как дебошира в милицию. Я мог потерять ее в очереди химчистки, где вместо моих новеньких простыней мне выдали истлевшее тряпье с выжженными каленым железом штампами по углам — «интернат для дефективных». Я мог, конечно, потерять ее у закрытых дверей почты, которая, видимо, соблюдая тайну переписки, ежедневно меняла часы работы, а теперь изобрела постоянное расписание, но такое, которое собьет с толку любого шпиона, даже самого вооруженного до зубов компьютером: «понедельник — с 8 до 16, перерыв с 13.30 до 14.30: вторник — с 7.40 до 19.45, перерыв с 16.18 до 17.21; среда — с 5.30 по московскому времени до 3.50 по Гринвичу…» Да, во всех этих местах я, конечно, мог ее потерять. Но все же нет, я помню, она еще была со мной. И у меня хватило сил плюнуть на все и отправиться домой с усталой улыбкой.

Но вот дома… Дома я уже не смог улыбнуться жене, приготовившей замечательную окрошку. Я не смог улыбнуться сыну, принесшему из школы сразу две пятерки. Я не смог улыбнуться даже любимому терьеру Джою, притащившему в зубах мои тапочки.

Я только сидел и думал: где же я ее потерял?

Где я потерял свою улыбку…

1985

Берегите мужчин!

Я думаю, эмансипация — это все-таки не главная беда. Ну, водят женщины наравне с мужчинами самолеты и курят сигареты, ну, носят брюки и таскают рельсы… Нет, это еще полбеды. А куда страшнее эмансипации — феминизация. То есть когда, наоборот, мужчины наравне с женщинами. Холят длинные кудри и ходят