Грехи наши тяжкие - Евгений Лукин

– Это… в Камышинском районе?

– Да. Нижняя Добринка. Мы там, кстати, когда-то учительствовали с первой моей женой. Игорь к нам на свадьбу в село приезжал, свидетелем был… При мне выходил на бугор, с предком своим общался…

– Общался?.. – Похоже, Агриков малость ошалел.

– Ну вы же знаете легенду! Мёртвый атаман в туманные дни появляется на бугре и кричит проплывающим судам: «Заворачивай!»

– И… вы это видели? – недоверчиво уточнил странный мой собеседник.

– М-м… ну, скажем, так: издалека… не приближаясь…

Мне по-прежнему трудно было сказать, кто кому из нас морочит голову. Но – податься некуда! – продолжал со всей серьёзностью:

– Да и вам приближаться не посоветую. Если, конечно, случай выпадет. Вы же, насколько я понимаю, не из Ураковых происходите…

В трубке хмыкнули, помолчали и, должно быть, не без усилий вновь собрались с мыслями:

– То есть всё-таки колдун… А какого направления?

– Н-ну… – Я прикинул. – Тут, знаете, сложно сразу…

– Нет, но… магия-то разная бывает. Цыганская, шаманская… волхвовство…

– Без разницы, – заверил я со всей убеждённостью.

– Ритуалы жрецов майя, например?..

– Запросто!

– Вы мне его номер не дадите?

– Игоря, надеюсь?

– Ну не Уракова же!

Мы снова посмеялись, я сообщил ему номер и, попрощавшись, попробовал связаться с Шахиным. Пока ждал ответа, осенило: Агриков! Пётр Агриков… Да это же из «Повести о Петре и Февронии Муромских»! «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова меча…» Ну точно, развлекается кто-то! (Позже выяснилось, что ничего подобного: имя и фамилия референта оказались подлинными.)

Игорь наконец отозвался и повёл себя как обычно.

– Неженский или Не-женский? – с глумливой озабоченностью уточнил он.

– Неженский, – повторил я. – От слова «нежить».

– «Нежить» или «нежить»?

– В смысле?

– От существительного или от глагола?

– Нежить, – процедил я. – Глагол! Отвечает на вопрос «что делать?». Нежить, холить, лелеять…

– Или всё-таки от существительного?

Умение запутать самый простенький разговор было возведено Игорем в искусство ещё со студенческих времён.

– Какая тебе хрен разница! – рявкнул я. – Ударение-то всё равно на первом слоге! Неженский Гордей… Гордей… Словом, там ещё отчество какое-то было…

– Не знаю такого.

– Узнаешь, – пригрозил я. – Сейчас он тебе звонить будет. Вернее, не он сам… Н-ну… позвонят, короче…

– А чего ему надо?

– Понятия не имею. Спрашивал, не колдун ли ты.

В наушнике взгоготнули.

– А ты ему что сказал?

– Сказал, что колдун. Кстати, имей в виду, ты теперь прямой потомок атамана Уракова…

– Кого?!

– Уракова! Которого Стенька Разин собственноручно из разряженного пистолета застрелил…

– Да он половину России собственноручно застрелил! Я что, всех поимённо знать должен?..

Стоило положить трубку, телефон заголосил вновь.

– Что-то никак не могу дозвониться, – пожаловался Агриков. – Всё время занято…

– Значит, треплется с кем-то…

– М-да?.. – промычал он. – А что, если так: вы минут через десять выйдете на улицу, я вас у подъезда подхвачу – и мы вдвоём за ним съездим, а?..

– Вообще-то я собирался… м-м…

– Мы заплатим, – заверил Агриков. – И вам, и Игорю Юрьевичу.

– За что?!

– За беспокойство… – любезно ответствовал баритон, после чего референт Гордея Исаевича Неженского отключился.

Секунды три я укоризненно смотрел на телефонную трубку, потом отправил её на место, закрыл ноутбук и, крякнув, принялся натягивать чистые носки.

* * *

– Сюда, – негромко сказал Пётр Агриков, приоткрывая перед нами огромную дубовую дверь. А может, даже и не дубовую. Может, палисандровую какую-нибудь. Роскошную, короче. – Прошу…

Происходящее нравилось мне всё меньше и меньше. Судите сами: выдернули из дому, куда-то везут, на вопросы отвечают уклончиво. Да и сам референт, между нами говоря, внушал определённые подозрения. Внешность – под стать баритону: в меру упитан, манеры деликатные, несколько вкрадчивые, однако чувствовалось, что мягок-то он только с виду. С двойным дном референт.

– Прошу… – повторил он.

Я взглянул на Шахина. Новоявленный отпрыск атамана Уракова был скорее заинтригован. Хитрый осетриный профиль надменно вздёрнут, хоть на медалях его чекань, да и выражение лица (во всяком случае, той половины, что обращена ко мне) какое-то слишком уж бесстрастное. С подобной миной Игорь обыкновенно выслушивал мои сбивчивые сетования на беспричинно остановившуюся повесть – и каждый раз, глядя на его загадочную физиономию, я вдруг понимал, что делать дальше. Без слов.

Мы ступили в обширный светлый кабинет, где за чудовищным, как саркофаг, письменным столом восседал, выпрямив спину, некто сухощавый, морщинистый и, кажется, вредный. Не иначе – Гордей Исаевич собственной персоной.

Внезапно внимание моё привлекла археологическая редкость, притаившаяся в правом от порога углу. Это был изъеденный временем каменный алтарь, весь в резных изображениях жутких божеств. Надо полагать, ацтекский. Впрочем, рассмотреть его как следует я не успел.

Агриков предложил нам опуститься в кресла, сам же отступил к двери. Стало тихо. Некоторое время владелец кабинета изучал наши с Игорем лица и вроде бы остался разочарован.

Мы ждали.

– Петроглифы Чилим-Балам, – отрывисто, чтобы не сказать сердито заговорил сидящий, – упоминают начало календаря тринадцати бактунов.

Ощутив лёгкую панику, я вновь покосился на Игоря. И знаете, не будь мы столько лет знакомы, вполне бы могло показаться, что мой друг и впрямь понимает, о чём речь.

– Данный счёт, – неумолимо продолжал Неженский, – берёт начало четвёртого Ахау восьмого Кумху.

Замолчал, испытующе на нас глядя.

– Н-ну… тут трудно что-либо возразить… – сделав над собой усилие, выдавил я.

Неженский взглянул на меня с подозрением.

– Некоторые путают Цолькин с тринадцатью бактунами, – предостерёг он. – Это весьма распространённое заблуждение.

– Да, к сожалению…

Неженский кивнул и, кажется, малость смягчился.

– Стела Тортогуеро, – выложил он главный козырь, – свидетельствует, что четвёртого Ахау третьего Канкина спустится Болон Йокте, чьё появление совпадает с датами, оканчивающимися на ноль.