Ричард Длинные Руки - коннетабль - Гай Юлий Орловский

Я промолчал, горечь в словах барона понятна, хотя я пока в первой стадии развития: для меня родители – дураки, все делают не так, а я вот знаю лучше.

Барон смотрел на меня с ожиданием, я пробормотал:

– Ну, эта… сочувствую.

Он кивнул.

– Я подумываю махнуть рукой. В смысле, перестать их воспитывать. Они каждый мой жест, каждое слово понимают только как тиранию. Пусть еще чуть подрастут, а там выпихну в жизнь. Пусть она их обтесывает, а я уже устал!.. А вот вам так не поступить, сочувствую. Вам придется привыкнуть, что вы в глазах почти всего населения – мерзавец, сволочь. К счастью, это случится не сегодня. Вам надо сперва завоевать трон гроссграфа, укрепиться. Это время вам обеспечено сочувствие. А вот как только взгромоздитесь на трон…

Я вздохнул.

– Ну да, а вы будете во главе оппозиции.

– Люблю критиковать, – признался барон. – Чувствуешь себя таки-и-и-им умным! И, главное, ни за что не отвечаешь.

– Я тоже, – признался я, – особенно чувствую себя волевым и сильным тогда, когда этих качеств от меня не требуется.

– Политики не питают ни любви, ни ненависти, – заметил барон. – Они руководствуются не чувствами, а интересом. Поэтому я полагаю, что у вас есть все шансы…

– Ага, – согласился я саркастически. – Потому что я вот такая бесчувственная свинья?

– Ну почему сразу свинья, – возразил он. – Но надо признать, что вы обычно весьма трезво смотрите на мир.

– Понимаю, – ответил я тоскливо, – понимаю, что такое смотреть трезво. Дипломат вы, барон. Умеете так обгадить, чтобы запах оставался приятный.

Он улыбнулся одним уголком рта.

– Вам придется тоже этим овладеть.

– Я говорю грубо?

– Очень, – подтвердил барон. – Очень, сэр Ричард. Создается впечатление, что вы никого не уважаете. А этого никто не любит. Даже всеми не уважаемые люди и людишки.

А в самом деле, мелькнула раздраженная мысль, дамы и даже рыцари посматривают когда с недоумением, когда с осторожностью. Не понимают, что я тонко чувствую, но грубо выражаюсь. Я такое вот, на лицо ужасное – доброе внутри. Или «слова их порою грубы, но лучшие в мире песни они в рюкзаках хранят». Это вообще свойственно тому миру, из которого меня занесло: там без этого не выжить как личности, давление со всех сторон жутчайшее, как на дне Тихого оке shy;ана.

А здесь, если говорить чисто и возвышенно, никто не станет гыгыкать и, приставив большой палец к виску, махать остальными. Но я все никак не могу в это поверить и привыкнуть. Вернее, только начинаю вживаться, и даже появляется зуд в спине там, где режутся белые крылья, как спешу над собой похихикать, пока другие не обхихикали.

Пес проснулся, покачался на спине, подошел к барону и подставил ему шею. Барон опасливо поскреб ногтями, я сказал с неудовольствием:

– Мне придется написать табличку и повесить у входа в замок: «Во дворе добрая собака. Не обижайте ее».

– Не думаю, – сказал барон, – что всегда добрая. Я слыхал, вы даже монастырь планируете на земле Армландии?

– Даже такой слух пошел?

– Представьте себе.

– Вроде бы никому не говорил…

– Но слушок есть, есть.

Я пробормотал:

– А может быть, кто-то проверяет реакцию? Подтвердю или опровергну?

Он удивился:

– А зачем это надо?

Я сказал с тоской:

– Ох, барон, не знаете вы еще эти политтехнологии… Иногда не сразу и поймешь иную трехходовку, а то и многоходовку. Ладно, сильному скрывать нечего, а если кто на этом наживется – фиг с ними. Да, в такой огромной области, как Армландия, должен быть свой монастырь. У него будут определенные функции…

Барон посматривал с нескрываемым интересом.

– Не думал, – обронил он, – что вы и в церковных делах сюзерен…

Я отмахнулся:

– Нет, я в религии мало что понимаю, да и не хочу, честно говоря, вникать. Как-то не мужественно это, не находите? Но при монастырях обычно строят школы. Пока только при монастырях, увы. Вот меня эта самая пристройка и весьма интересует. А чем будет заниматься сам монастырь – это их дело.

– А школа?

Я сказал твердо:

– Программу задам сам. И типографию велю создать. Первое, что начну печатать, конечно же, Библия. Таким образом убью сразу двух жирных зайцев: и книгопечатание войдет в жизнь, и церковникам трудно будет возразить против такого богоугодного дела. Главное, барон, даже не то, что читают, а что читают вообще! Понимаете? А за Библией пойдет и другая литература.

– Какая?

– Другая, – ответил я сердито. – Барон, вы меня в самом деле считаете гением? Или как? Я две мысли в одной голове не могу удержать, а вы такое спрашиваете! Я вообще сейчас, можно сказать, в депрессии!

Он сказал участливо:

– Еще вина? Позвать девок?

Я отмахнулся.

– Сами знаете… Зима нагоняет тоску. И черную меланхолию. Мы рождены и созданы для лета. Хорошо бы на зиму впадать в зимнюю спячку, как медведи… Но чтоб все впадали. А то впадешь, а тебя разденут, разуют да еще и… гм… обидят. Мне надо, чтоб птички чирикали! Я мечусь по замку, как зверюка в клетке. Ищу, чем заняться. Прошлую зиму хоть в большом городе, а здесь одни ваши рылы, все примелькалось до тошноты…

На карту Армландии, как понимаю, никто еще не смотрел державными очами. Я вот такой первый, замечательный. Как и карту Фоссано не разглядывали. Думаю, такая же ситуация и в других королевствах, разве что в Турнедо король Гиллеберд крут, держит феодалов в кулаке…

Армландия вся из клочков земли с рыцарскими замками посреди. Подобное унылое однообразие тянется и тянется, переходя в Турнедо, Фоссано и Шателлен, а потом дальше и дальше.

Королевства отличаются только территориями, что удерживает самый сильный из лордов, заставивший себя признать королем. Или которого признали королем, чтобы избежать непрестанной войны за верховную власть.

Никто, как я понимаю, не занимается укреплением государственных границ и вообще стратегией в масштабах королевства. Всяк король озабочен, как удержаться, потому что ни у одного короля нет абсолютной власти, и всяк король больше занят тем, чтобы привести к повиновению очередного лорда, что перестал платить налоги, чем думать о королевстве в целом.

Как сказано в Писании: «птицы имеют гнезда, звери имеют норы, только сын человеческий не имеет логова, и негде ему преклонить голову…» Ну, Экклезиаст забыл, что не фиг было этому сыну человеческому так уж просто поддаваться на провокацию в раю, но раз выгнали – то выгнали, вот и скитайся, населяй землю, плодись и размножайся по всем ареалам. И вообще скитания – залог здоровья, развития, прогресса, начало географии и философского отношения к жизни.