Начать сначала - Розамунда Пилчер

Роберт взял ее под руку.

— Поспешим…

Они поднялись по каменным ступеням, вошли в маленькое фойе, с сигаретным киоском по одну сторону и кассой по другую. В кассе сидела девушка и вязала.

— Боюсь, спектакль уже начался, — сказала она, когда у окошечка появились Роберт и Джейн.

— Мы так и думали. Но все же купим два билета.

— По какой цене?

— Э-э… в партер, пожалуйста.

— С вас пятнадцать шиллингов. Но придется подождать до второго акта.

— А где тут можно что-нибудь выпить?

— Наверху бар.

— Большое спасибо. — Роберт взял билеты и сдачу. — Очевидно, вы знаете всех, кто тут работает?

— Да…

— Кристофер Феррис?

— А-а, это ваш друг?

— Ну, скажем, друг моей знакомой. Вообще-то, меня интересует, здесь ли его сестра… точнее, его сводная сестра. Эмма Литтон.

— Эмма здесь работает.

— Здесь работает? В театре?

— Да. Помогает помрежу. До нее работала другая девушка, но с ней случился приступ аппендицита, и Эмма ее заменяет. Конечно, — голос кассирши зазвучал более профессионально, — мистер Чилдерс предпочитает брать людей, у которых есть опыт работы в театре, которые окончили театральное училище и уже где-то поработали. Но, поскольку Эмма здесь и делать ей нечего, он разрешил ей поработать. Пока не поправится его постоянная помощница.

— Понятно. Как вы считаете, мы сможем ее увидеть?

— Конечно. Но только когда кончится спектакль. До конца спектакля мистер Чилдерс не позволяет никого пускать за сцену.

— Ясно. Мы подождем. Еще раз большое вам спасибо.

— Не стоит благодарности.

Они поднялись на второй этаж в фойе побольше с баром в углу и сидели там, потягивая пиво и разговаривая с барменом, пока жидкие хлопки не возвестили об окончании первого акта. Зажегся свет, двери отворились, к бару устремился ручеек немногочисленных зрителей. Джейн и Роберт подождали первого звонка и, купив по пути две программки, вошли в зрительный зал. Деловая девица в нейлоновом комбинезоне провела их на места. Зрителей сегодня было мало, и они с Джейн оказались единственными в третьем ряду. Оглядевшись вокруг, Джейн авторитетно заключила:

— Наверняка здесь когда-то был дом для собраний. Ни один архитектор не построил бы такой уродливый театр. Но декорировали они его неплохо, освещение и цвета хорошие. Жаль, что они не нашли лучшего помещения.

Занавес поднялся, начался второй акт. «Гостиная в доме миссис Эдбери в Глостершире», — значилось в программке, и она была на сцене в натуральном виде: с балконной дверью, лестницей, кушеткой, столиком с винами, столиком с телефоном, низким журнальным столиком, на котором лежали журналы (чтобы актрисе было чем занять руки в паузы — взять журнал и полистать его) и с тремя дверьми.

— Представляю, какие там гуляют сквозняки, — пробормотала Джейн. — Хоть бы они закрыли балконную дверь.

Но балконной двери полагалось быть открытой, потому что в нее ворвалась инженю (Сара Разерфорд, которая так «очаровательна и естественна» в роли невесты), она бросилась на кушетку и разразилась слезами. Роберт покосился на Джейн: похоже, она забавлялась от всей души. Он поглубже ушел в кресло.

Пьеса была ужасна. Даже если бы они посмотрели и первый акт и смогли разобраться в запутанном сюжете, все равно пьеса была бы ужасной. Она изобиловала всевозможными клише, трафаретными характерами (имелась даже комическая служанка), совершенно ненужными выходами на сцену и уходами и телефонными звонками. Во втором акте их было восемь.

Когда опустился занавес, Роберт сказал:

— Скорее в бар! После такого испытания положен двойной коньяк.

— Нет, я и с места не сдвинусь, — сказала Джейн. — Не хочу разрушить колдовские чары. Не видела ничего подобного с тех пор, как мне было лет семь. И актеры тоже вызывают во мне ностальгию. Кроме одного, Роберт. Он как снегирь среди воробьиной стаи.

— Кто же это?

— Кристофер Феррис. Хорош необыкновенно!

Это была правда. Когда он, рассеянный молодой студент, которому в конечном счете суждено отбить героиню у ее жениха, биржевого маклера, неуклюжей походкой вышел на сцену. «Маргаритки на лужайке» впервые проявили какие-то признаки жизни. Текст у него был не лучше, чем у других, но манера игры и ритм безупречные, и он заставлял зрителей то смеяться, то грустить, он был очарователен. По роли он был одет в вельветовые брюки и обвислый свитер, на носу очки в роговой оправе, но и эта одежда не могла скрыть его привлекательности, элегантности и природной грации.

— …и он не только превосходный актер, он к тому же очень красив, — продолжала Джейн. — Теперь я понимаю, почему его сводная сестра так обрадовалась, когда они случайно столкнулись в Париже. Я бы и сама не отказалась с ним столкнуться.

В третьем акте декорация не сменилась, но теперь была ночь. В открытое окно лился голубой лунный свет, и юная невеста на цыпочках спустилась по лестнице, с чемоданом в руке, готовая уехать или сбежать с возлюбленным или что там еще в последний час она надумала совершить — об этом Роберт уже не думал. Он ждал, когда на сцене появится Кристофер. Когда он появился, Роберт в полном восхищении только на него и смотрел. Теперь Кристофер полностью завладел залом, сколько бы зрителей там ни присутствовало. Как и Роберт, они смотрели только на него. Кристофер поскреб в затылке, и все засмеялись. Он снял очки, чтобы поцеловать девушку, и все снова засмеялись. Он снова надел очки, чтобы сказать «прощай навсегда», и воцарилась тишина и кто-то зашмыгал носом. Когда все кончилось, раздались громкие аплодисменты, которые долго не умолкали, и предназначались они Кристоферу.

— Что будем делать теперь? — спросила Джейн.

— До закрытия театра остается еще минут десять. Пойдем чего-нибудь выпьем.

Они пошли в бар.

— Как вам понравился спектакль, сэр? — спросил бармен.

— Э-э, ну как сказать… Я…

Джейн оказалась смелее.

— Ужасный спектакль… — очень вежливым тоном сказала она. — Но мы влюбились в Кристофера Ферриса.

Бармен усмехнулся.

— Да, вот это актер так актер! Жаль, что вы пришли сегодня — сегодня совсем мало народу. Мисс Джейсон живет в этом городке, и мистер Чилдерс надеялся, что это привлечет зрителей. Но что поделаешь — жара.

— А обычно бывает много народу? — поинтересовалась Джейн.

— По-разному. До этого тут ставили «Тот, кто весел, пусть смеется»,[10]так зал почти всегда был полон.