Упадок и разрушение - Ивлин Во

- Задачи зодчества, как я их понимаю, - внушал он журналисту, посетившему его, чтобы узнать, как продвигается его удивительное создание из железобетона и алюминия, - те же, что у искусства вообще. Архитектуре должно быть чуждо все человеческое. Фабрика - вот совершенное строение, ибо там живут не люди, а машины. Жилой дом не должен быть красивым. Но я делаю все, что в моих силах. Зло исходит от человека, - мрачно добавил Силен. -Доведите это до сведения ваших читателей. Человек прекрасен и счастлив, только когда служит проводящим устройством для распределения механической силы.

Журналист озадаченно кивнул:

- Скажите, профессор, верно ли, что вы, простите за любопытство, отказались от всякого вознаграждения за свой труд?

- Нет, - ответил профессор, - это неверно. "Мнение архитектора о городе будущего", - сочинял тем временем журналист. - "Будут ли машины жить в домах?", "Головокружительные прогнозы профессора".

Профессор Силен проследил, как репортер свернул за угол, после чего достал из кармана печенье и начал жевать.

- В доме должна быть лестница, - мрачно произнес он. - Отчего им не сидится на месте? Вверх-вниз, взад-вперед, туда-сюда! Отчего они не могут сидеть и работать? Разве фрезерному станку нужна лестница? Разве мартышки нанимают квартиры? Человек - незрелое, вредоносное, отжившее начало. Находясь на весьма низкой ступени эволюции, он нахально пыжится и болбочет всякую чушь. Как омерзительны, как безгранично скучны мысли и дерзания этого побочного продукта жизни! Хлипкое, никуда не годное тело! Неточный, разболтанный механизм души! С одной стороны - гармонические инстинкты и сбалансированное поведение животного, с другой - несгибаемая целенаправленность машины, а между ними - человек, равно чуждый и б ы т и ю Природы, и д е й с т в и ю Машины, одно жалкое с т а н о в л е н и е.

Спустя два часа мастер, работавший на бетономешалке, явился к профессору за советом. Силен сидел там, где его оставил репортер, и смотрел в одну точку. Рука, в которой уже не было печенья, то поднималась ко рту, то опускалась. Челюсти монотонно двигались вхолостую. В остальном профессор был неподвижен.

Артур Поттс уже был наслышан о Королевском Четверге и профессоре Силене.

Приехав в Лондон, Поль сразу позвонил старому приятелю, и договорились отобедать и ресторане "Куинс" на Слоун-сквер. Полю казалось вполне естественным вновь сесть вдвоем за столик, которым они, бывало, обсуждали важнейшие мировые проблемы - от бюджета и византийских мозаик до контроля над рождаемостью. Впервые после прискорбной боллинджеровской истории Поль почувствовал себя беззаботно. Лланаба со всеми ее претензиями на средневековье и нелепыми аборигенами канула в небытие и забылась, как кошмарное сновидение. Перед ним были - свежий хлеб, красный сладкий перец, белое бургундское и задумчивые глаза Артура Поттса, а над головой висел черный котелок, только что купленный на Сент-Джеймс. В тот вечер тень, мелькавшая в нашем рассказе под именем Поль Пеннифезер, на время материализовалась и обрела прочную оболочку умного, интеллигентного, воспитанного молодого человека, который проголосует на выборах с должной осмотрительностью и благоразумием, который основательнее других судит о балете и литературной критике, который способен, не краснея и со сносным произношением, заказать обед по французской карте, которому с легкой душой можно доверить на вокзале чужие чемоданы и который, надо полагать, решительно и достойно поведет себя в любых мыслимых обстоятельствах. Таков и был Поль Пеннифезер в безмятежные годы, предшествовавшие нашей истории. Собственно говоря, вся эта книга - повесть о таинственном исчезновении Поля Пеннифезера, так что читателю не стоить пенять, если тень по имени Пеннифезер так и не выполнит той значительной роли, которая первоначально отводилась нашему герою.

- В Мюнхене я видел кое-какие работы Отто Силена, - рассказывал Поттс. - Любопытное явление. Он был сперва в Москве, потом - в "Баухаузе"[21]в Дессау. Ему сейчас не больше двадцати пяти лет. Недавно в газете я видел фото Королевского Четверга. Необыкновенно интересно! Считают, что это первое поистине грандиозное сооружение со времен Французской революции. Силен - это вам не Корбюзье!

- Пора понять, - заметил Поль, - что Корбюзье - чистой воды утилитарист манчестерской школы. Девятнадцатый век! Потому, кстати сказать, с ним так и носятся...

Потом Поль поведал Поттсу о гибели Граймса и о Сомнениях мистера Прендергаста, а Поттс, в свою очередь, рассказал Полю о том, что получил чрезвычайно увлекательную работу под эгидой Лиги наций, а посему решил не сдавать выпускных экзаменов, а также о том, какую обскурантистскую позицию занял по этому вопросу отец Поттса.

На один вечер Поль превратился в живого человека, но проснувшись на следующее утро, он потерял свою телесную оболочку где-то между Слоун-сквер и Онслоу-сквер. Он встретил Бест-Четвинда, и утренним поездом они поехали в Королевский Четверг: там необыкновенные приключения Поля начались заново. По мнению автора, второе исчезновение Поля необходимо, потому что, как, вероятно, уже догадался читатель, из Поля Пеннифезера никогда не выйдет настоящего героя, а значит, единственная причина, по которой он может вызвать интерес, - это череда удивительных событий, свидетелем которых явилась его тень.

- Охота мне посмотреть на наш новый дом! - сказал Бест-Четвинд по дороге со станции. - Мама писала, что мы просто ахнем.

Ограда и сторожка у ворот были оставлены без изменений; супруга сторожа - в белом фартуке, как Ноева жена, - встретила их реверансом у поворота на главную аллею. Мягкое апрельское солнце пробивалось сквозь распускающиеся кроны каштанов, а за ними светились зеленые пятна газона и мерцал пруд. "Вот она, наша английская весна... - думал Поль. - Весна и дремлющая прелесть древней английской земли..." Воистину, думал он, старые каштаны, освещенные утренним солнцем, символизируют нечто вечное и светлое в этом спятившем мире. Будут ли они все так же стоять, когда пройдут смятение и хаос? Да, нет сомнения: пока он катил в лимузине Марго Бест-Четвинд, дух Уильяма Морриса[23]нашептывал ему что-то о поре сева и сбора плодов, о величественной череде времен года, о гармонии богатства и бедности, о достоинстве, чести и традициях. Но вот машина сделала поворот, и цепочка его мыслей распалась: Поль наконец увидел дом.

- Вот это да! - присвистнул Бест-Четвинд. - На этот раз маме есть чем похвалиться.