Я Распутин. Книга 4 - Алексей Викторович Вязовский

Меня конечно, больше волновал вопрос, как левые сумели просочиться в Царское, где их на дух не выносили.

— Нельзя торговать народным здоровьем — поучительно произнес глава эсеров — Извольте собрать бюджетный комитет — будем изыскивать средства.

После ухода Чернова, я начал наводить справки. Аудиенцию в Царском левым устроил князь Мещерский. Большой радетель за народное здоровье и председатель всероссийского общества трезвости. Он иногда играл с Николаем в большой теннис — вот и шепнул, что народ от водки дуреет, последние попытки погромов были на фоне раздербана винных лавок, да и мздоимства вокруг акцизных марок стало неимоверно много. Что кстати, говоря было чистой правдой.

А у левых как раз был проект сухого закона, да и повод отличный — война. Зачем спаивать еще и солдат, у которых стараниями Федорова появились в руках не только ружья, но еще и автоматы?

На бюджетном комитете отбояриться не получилось, пришлось устраивать отдельное заседание Думы. На него приехал не только Столыпин, но и министр финансов — Янжул. Последний с большой выкладкой цифр, которые он и озвучил с трибуны.

Государственный бюджет сверстан на доходах от казенной продажи спиртного, запланированных в размере 936 миллионов рублей, при сумме всех доходов — три с половиной миллиарда. То есть левые таким законом элегантно вымывали из бюджета четверть.

— Какие статьи будем резать? Народное образование? Медицину? Военные статьи то и помыслить нельзя сокращать — их увеличивать надо — этими вопросами Янжул просто «убил» Думу. Началась свара, на левых накинулись не только правые и центристы, но даже отдельные депутаты из их собственных партий. Кстати, за отсутствие предложений по борьбе с суррогатами. Один эсер так и спросил:

— Как будем бороться с самогоном? А хоронить погибшие от древесного спирта деревни кто будет?

Невнятное мычание было ему ответом.

Чернов с Ульяновым стоически отбивались, заседание затянулось до ночи. А уже за полночь мы собрались узким кругом — решать, что делать. Левые были мрачные, огрызались. Первый закон, одобренный даже ненавистным царем, рушат на глазах свои же коллеги-депутаты. Пришлось искать компромисс. Чтобы и бюджет не убить, и лицо всем сохранить.

Договорились поднять акциз до тринадцати рублей за ведро водки, запретить продажу спиртного после семи вечера и везде, где введено военное положение или состояние чрезвычайной охраны, особенно в прифронтовых областях. Также договорились установить запретную зону вокруг школ и университетов в сто саженей. Там продажа алкоголя тоже была запрещена. Решение о винной порции в армии — отдали на откуп военному министерству. Пусть у Палицына голова болит.

И когда вроде бы все придумали, тихо сидевший в уголке Ерандаков вдруг заметил:

— В обход пойдут.

— Кто, Василий Андреевич?

— Торговцы. Ну ничто же не мешает переименовать «водку» в «одеколон», например. Капнул красителя для цвета и эссенции для запаха — и продавай, сколько влезет. Я уж не говорю про всякие хитрованские штучки, там пьют все, что может литься.

— И что вы предлагаете?

Жандарм в штатском сцепил и расцепил пальцы, а потом выдал:

— Надо в законе вместо «водки» и «алкоголя» написать «продукция, содержащая спирт». И тогда никто «парфюмерией» не сможет торговать по ночам.

— А контролировать как? — сварливо вопросил Ленин.

— Через общества трезвости, небесников, ваши ячейки. Люди есть, они ходят, все видят, как найдут такое место — устраивать облавы. Изымать кассу у торговцев — треть ее… — Ерандаков замялся, я за него закончил:

— Доносчику.

— Это что же, нам с полицией и комитетскими сотрудничать? — взвился Чернов.

— Ну так это вы о народном здравии заботились — пожал плечами жандарм — чего ж сейчас в кусты?

Ох зыркнул на меня Чернов, ох и зыркнул… Чую, припомнит он мне при случае.

* * *

На патриотическое мероприятие в Мариинке собрались все наши, кто был в Питере. По нынешним временам в столицу приходилось мотаться часто — не директорам, так заместителям, выбивать из казны положенное, а то многие чиновники что в военном, что в морском, что в гражданском ведомстве решили, коли Ростех «передан в казну», то нужно, чтобы такая корова давала молока побольше, а жрала поменьше. А для этого ее нужно больше доить и меньше кормить. Вот и толклись ростеховцы в приемных, выбивая кто нефть, кто медную проволоку, а кто и вагоны под продукцию, которую затребовали срочно и непременно, но вывозить почему-то не торопятся. Бардак-с.

Мы всем кагалом устроились в двенадцатой ложе бельэтажа, прямо сбоку от царской. И пока со сцены толкали речи, пели непременные Шаляпин и Плевицкая и даже танцевала Карсавина — сперва «Бельгию» в патриотической пантомиме, а потом и свою знаменитую Жар-Птицу — тихо обсуждали состояние концерна.

Вопреки моим опасениям, все было не так уж и плохо. Ну да, задерживали оплату, но при наличии собственного банка Ростех худо-бедно с этим справлялся, в чем отчитался сильно заматеревший за последние год-два Варженевский.

Лена не смогла приехать, заводы в Сызрани работали аж в три смены, взрыватели, производимые просто в бешеных количествах, уходили как в песок. Как, впрочем, и толуол — его всасывало ненасытное военное ведомство, и потому Гуревич тоже дневал и ночевал на производстве.

Миша Шулейкин отчитался о увеличенном в три раза выпуске полевых телефонных аппаратов и в пять раз — радиостанций. И все равно мало, надо больше.

В партере и ложах бенуара скороспелые богачи швыряли нажитые на поставках пачки ассигнаций в ящики для пожертвований. Кое-кто сам догадался, кое-кому пришлось в тихом месте у теплой стенки объяснить политику партии небесников. Мол, гребешь деньги? Поделись с фронтом.

Гершун порадовал — вышли на запланированные числа производства биноклей. Все, не надо больше военному агенту Игнатьеву закупать цейссовские через Швейцарию, у России больше золота останется, а у Германии его будет хоть немного, но поменьше. Йод у нас, что выделяют в Беломорском кластере, идет на ура — медики не нахвалятся. Корейво двигатели клепает и для грузовиков, и для броневиков, и для самолетов.

Кстати, насчет самолетов — почти под конец первого отделения примчался сияющий как начищенный медный самовар Сикорский. Причина такого настроения определилась довольно быстро — Игорь все время косил глаза и поправлял ленточку ордена Владимира в петличке, обломилась ему награда прямо сегодня, из рук августейшего шефа Военно-Воздушного флота великого князя Александра Михайловича. Плюс личная благодарность Сандро за унификацию — все самолеты Сикорского, что бомберы, что истребители, делаются на одинаковых движках и с большим числом одинаковых деталей, отчего техники не нарадуются.

В общем, проблема только одна — как после войны забирать все заводы