Готическая коллекция - Татьяна Степанова

Порыв ветра запутался в листве, где-то высоко в ветвях каркнула ворона. Сзади хрустнули ветки и…

Катя резко обернулась. Сердце сразу упало куда-то вниз и бешено застучало чуть ли не в пятках — в кустах за деревьями кто-то был! Кто-то прятался там, среди этой зеленой непроницаемой завесы. Катя чувствовала чей-то взгляд. Потом снова хрустнула ветка под чьими-то шагами. И Катя, не помня себя, кинулась по аллее назад.

Никогда в жизни она так не пугалась. Перед глазами маячила картина — женщина в красном сарафане, скорчившаяся на песке. Женщина с располосованным ножом горлом.

Катя выскочила на опушку. Впереди расстилался луг, за ним — церковь и пруд. Кругом было тихо. Даже ветер снова притаился за грядой дюн. Катя пошла вперед, стараясь дышать ровнее. Ну, что — допутешествовалась? Так тебе и надо. Не слоняйся одна, не пытайся обмануть сама себя, что смерть этой несчастной Преториус совершенно на тебя не подействовала. Вон как подействовала — коленки даже трясутся.

Катя снова оглянулась. Кто был в роще в этот ранний час? Ведь ей не показалось, нет — в кустах явно кто-то прятался. Она слышала его. Она чувствовала чей-то взгляд. Черт, вот и смейся над сказками про старого прусского лешего, сторожащего свою заповедную рощу…

И вдруг среди деревьев показалась высокая темная фигура. Катя быстро присела в траву, спрятавшись за какой-то валун. Оказалось, что это не что иное, как могильный камень. На замшелой его поверхности была едва различима какая-то готическая надпись. И дата — 1710 год. Темная фигура среди деревьев двигалась как-то странно — то наклоняясь, то распрямляясь, кружа на одном месте. Вот незнакомец снова наклонился, потом сделал какое-то движение, словно отряхивая колени, выпрямился и зашагал в сторону пруда.

Когда он приблизился, выйдя на открытое место, Катя наконец узнала его. Это был Линк. Одет он был в рабочий комбинезон и черную куртку, а в руках нес садовую тяпку и грабли.

Катя притаилась за своим камнем. Линк прошел в нескольких метрах от нее, направляясь к церкви. Она подождала, пока он скроется за ее дверью, и только тогда покинула свое убежище. Больше из рощи никто не показывался. Она еще немного подождала — нет, никого. Выходит, там был этот чудной немец, там, в кустах у березы? Кроме него, тут вроде никого больше нет… Если это был действительно Линк, что он делал в роще, зачем прятался, зачем следил за ней, так ее испугав? Катя медленно, с опаской приблизилась к опушке. Надо выяснить, что он там делал — вон это место среди деревьев. Что он там — клад искал, что ли, или могилу раскапывал? Катя шагнула вперед — сейчас быстренько гляну, что там, и назад, на шоссе, и в гостиницу… Внезапно она остановилась: среди зарослей папоротника был расчищен небольшой пятачок со свежевыполотой травой и посаженными садовыми мхами разных цветов — от изумрудного до фиолетового. На этом заботливо ухоженном клочке земли покоились две могильных плиты. Едва различимую надпись на одной из них явно, но безуспешно кто-то пытался отчистить и восстановить. Надпись, судя по сохранившимся буквам, была на немецком. А рядом с плитой на жестяной табличке, прибитой ко вкопанной в землю палке, свежей черной краской была сделана надпись по-русски мелкими печатными буквами с ошибками в нескольких словах: "Когда мы баролись с валнами, где чиловеческая помащь была напрасна, где ничего нельзя было увидеть, кроме ужаса и смерти, взывали мы к Господу в нашей беде: «Господи, спаси нас, смилуйся над нами!»

* * *

Без четверти одиннадцать Катя уже подходила к зданию почты. На углу возле опорного пункта скучали мотоцикл Катюшина и два пыльных черных джипа.

Внезапно железная дверь опорного пункта распахнулась, и оттуда стремительно выкатился маленький толстый лысый мужчина лет пятидесяти, одетый в дорогую спортивную куртку. Следом за ним, точно черный горох, посыпались явные охранники — все как на подбор рослые здоровяки в строгих костюмах. Позади охранников Катя узрела Катюшина. Вид у него был растерянный и злой:

— Подождите, Алексей Модестович, мы ж еще не закончили! — крикнул он важному толстяку-коротышке, но тот даже не оглянулся, небрежно бросив через плечо:

— Я буду говорить только с прокурором. Машину я заберу позже. За ней приедет мой человек.

Он направился к джипу. Один из молодцов резво забежал вперед, предупредительно открывая дверь. И в тот момент, когда толстяк уже садился в машину, в дверях опорного пункта за спиной Катюшина появился Борис Чайкин. Катя увидела, что он бледен как полотно и чем-то до смерти напуган.

Тут один из охранников остановился, обернулся:

— А ты, — он ткнул в Чайкина толстым пальцем с печаткой, — ты покойник, придурок. Понял меня, Тарзан? Гроб себе беги заказывай, понял?

— Но-но, потише, без угроз тут! — возмутился Катюшин.

— А ты вообще заткнись! — отрезал охранник и рысью заспешил к джипу. Машины, взвизгнув, как на ралли, тормозами, синхронно развернулись и.., только пыль столбом.

— Это и был муж Преториус? — спросила Катя, подходя.

Катюшин со злостью кусал губы.

— Ну, блин… — У него даже слов не находилось. — Ну, гусь, ну, зараза… Ну, подожди, я тебе устрою…

— Что ты ему устроишь? — глухо сказал Чайкин. — Это ты мне сейчас устроил. Мне, понятно тебе, дурак набитый? Я теперь покойник. Этот-то чистую правду сказал — я уже мертвец! И это вы, черт бы вас тут взял, во всем виноваты!

— Не нас вини, а себя, — хмуро прервал Чайкина Катюшин. — За то, что с чужой бабой спутался, за то, что врал, за то, что, может, и того.., пристукнул ее втихаря на пляже.

— Я не убивал, — ответил Чайкин.

— А это ты теперь вон Преториусу докажи. — Катюшин мрачно созерцал площадь, где и след черных джипов давно простыл. Потом повернулся к Кате:

— Ну, здравствуй. Такие дела, что и поздороваться с тобой толком не успел. Пошли в кабинет.

Катя медленно поднялась по ступенькам мимо Чайкина.

— А мне что теперь делать? — с отчаянием спросил тот. — Я-то теперь куда пойду после этой вашей тюряги, после клоповника?

— В камере у меня ни одного клопа. И что ты опять-то врешь? — возмутился Катюшин. — А что тебе делать и куда идти, я не знаю. Я тебе ни в чем больше не советчик. Вчера дал один совет: чистосердечно все рассказать. Но ты на него наплевал. А теперь катись на все четыре стороны и думай сам, как тебе назад в город возвращаться, как с ее мужем этот бардак улаживать, как живым выйти из всей этой передряги.

— Да это не я ее убил, а он! — выкрикнул Чайкин. — Выследил нас — и сюда со своей бандой… Ты видел, какой он был только что в кабинете-то?

— А каким будешь, узнав, что твоя жена, с которой ты всю жизнь прожил, спуталась с таким вот… — Катюшин смерил Чайкина мрачным взглядом. — Этот Алексей Модестович еще себя в руках держал. Я б, например, прямо сразу тебя кончил, доведись мне вот так. Ты вот сейчас паникуешь, как тебе от его гнева скрыться. И правильно паникуешь. Потому что деваться тебе, парень, некуда.