Зло вчерашнего дня - Нина Стожкова

— Ну, в этом-то я как раз уверен, — улыбнулся врач, когда Лина, вынырнув, снова повисла на бортике, — я же сказал — беды преследуют только членов этой семьи. А вы просто близкая подруга Людмилы Викентьевны. Симпатичная, честно говоря, подруга. Я это еще тогда, когда вас на улице встретил, подумал.

— А почему вы в тот раз вели себя как-то странно?

— От смущения, — признался Петр.

Лина, обычно острая на язык, неожиданно сама смутилась и, наплевав на воображаемый целлюлит, решительно полезла из бассейна вверх по лесенке.

Ангелина попыталась прошмыгнуть в дом незамеченной. В мокром купальнике, с полотенцем на бедрах она чувствовала себя мокрой курицей и меньше всего нуждалась в зрителях. Однако появление пловчихи вызвало у скучающей публики взрыв всеобщего восторга. Оказалось, Валерия уже доложила всем, что Лина бодро бороздит водную дорожку. Пришлось купальщице притормозить и картинно раскланяться публике. Оглядев полянку, она заметила, что за время ее отсутствия дачное общество выросло и успело изрядно приложиться к «грузинским» запасам Василия.

«Понаехали тут!» — сварливо подумала купальщица и уже собралась было скрыться в доме, однако поневоле притормозила. Ее заставила обернуться бурная дискуссия. Солировал Михаил Соломонович, видимо нагрянувший с двухчасовой электричкой. Лицо оратора раскраснелось, пухлые руки эффектно жестикулировали. Кокетливая соломенная шляпа пристроилась у ноги, как верная собака, Михаил Соломонович небрежно поглаживал ее, то и дело вытирая вспотевшую лысину огромным носовым платком. Рядом на краешке скамейки скромно уселась Марианна Лаврентьевна, тоже объявившаяся во время Лининого заплыва. Вечная оппозиционерка имела непривычно кроткий вид и с нескрываемым восхищением поглядывала на местного Цицерона. Со времени последней встречи Лины с Марианной имидж дамы разительно изменился. Ее волосы, еще недавно напоминавшие цветом свеженатертую морковку, приобрели оттенок благородного шоколада, на носу вместо старомодных стекол красовались очки в модной оправе. Прежние старомодные блузки с рюшами и брошками и юбки с воланами были отправлены в отставку, нынче на пожилой леди красовался льняной брючный костюм в легкую полоску.

«Ого! — подумала Лина. — Ничего себе! Кто бы мог подумать, что пожилой полноватый и лысый господин в соломенной шляпе способен так преобразить женщину!»

— Друзья мои, — произнес оратор с мудрой улыбкой, обращаясь главным образом к Викентию Модестовичу. — Поверьте, Господь существует независимо от того, верим мы в него или нет. И каждая минута нашей жизни — самое яркое тому доказательство.

— Любой из нас имеет право на стройную систему заблуждений, — язвительно парировал Викентий Модестович, поискав глазами Серафиму.

Но плетеное кресло, в котором минуту назад сидела девушка, было пусто. Серафима испарилась незаметно — словно лепесток розы сдуло ветром с ладони. Викентий Модестович с досадой сорвал травинку и стал задумчиво расщеплять ее на тонкие полоски. Он казался расстроенным. Пожалуй, даже сильнее, чем артист, внезапно лишившийся публики. И это несмотря на то, что Валерия внимала ему, как прилежная ученица. Лина, воспользовавшись заминкой, улизнула в дом — поскорее переодеться, а то из мокрой курицы она стремительно превращалась в курицу мороженую — покрытую с ног до головы синими мурашками.

Катерина прильнула к иллюминатору и захихикала от радости. Ура! «Прощай, немытая Россия!» Она летит в Париж! Совсем одна. Если честно, про «город любви» она наплела матери неожиданно даже для себя, — а как еще можно было объяснить поспешное бегство из дома? Сказать правду про то, как они все — разлюбезные родственнички, их пожилые друзья и подруги — ее достали, обид и разговоров не оберешься. А так мама даже про деньги не спросила. Если честно, Катерина взяла их с кредитной карты, на которой хранились деньги на ее учебу. Эту карту год назад отец вручил Кате, чтобы та училась ответственно распоряжаться солидными суммами. Ну, вот и научилась… Ну и что, это же ЕЕ деньги… До очередного взноса в универ полно времени, уж с тысячей баксов она как-нибудь разберется. А любовь… Что ж, этот миф всегда все объясняет. Особенно маме, которая так и осталась в глубине души романтической девочкой, готовой, в отличие от Кати, поверить в любовь с первого взгляда. Вот пускай и пребывает подольше в своем старомодном заблуждении.

«Вырвусь из дома, сбегу из этого скучного, замкнутого, душного мирка, а там поглядим… — думала девушка, разглядывая внизу оранжевые облака, подсвеченные утренним щедрым солнцем. — Боже, как красиво! Почему я раньше ничего подобного не видела! Только здесь, в небесах, можно почувствовать под собой целый мир!»

Катерина вдруг отчетливо, как на фотографии, вспомнила их всех поименно — тех, кто так раздражал ее в последнее время. Недалеких, заурядных, зацикленных на своих проблемах людей. Всех этих скучных, вечно умничающих стариков! Людей прошлого века! «Чеховских героев» из их «музея-усадьбы». Этих раневских, которые цепляются за свой отживший «Вишневый сад» — ну, как мама за свои домашние привычки. Этих второсортных сочинителей — треплевых, — а точнее, деда с его бесконечными мемуарами и забавными пожилыми подругами. А еще дядю, ведущего ленивую жизнь дачного плейбоя, отца, который появляется домой только ночевать, брата, потерявшего голову из-за самоуверенной простушки Серафимы. Тетю Лину, которую в жизни интересует лишь какой-то жалкий районный кружок. Чехов еще облагораживал своих героев. А тут настоящая семейка Адаме! Или нет — Симпсоны!

Как в таком окружении может сохранить себя талантливая, оригинальная, симпатичная девушка? Не такая, как все. Да никак! Обстоятельства затягивают. И прежние смелые и оригинальные мысли и планы исчезают сами собой. Бежать, бежать от всех как можно скорее!

Катя попыталась задремать, но уколы совести неожиданно стали атаковать ее, как назойливые мухи. Она вспомнила бледное лицо мамы, окончательно не оправившейся после падения. Потом словно увидела руки отца, все в ссадинах и синяках после аварии. Наконец, перед ее, как писали раньше, «мысленным взором» предстали глаза Гарика… Боже, никогда прежде она не видела собственного дядю таким жалким и растерянным. М-да, похоже, она уехала из дома не в лучшее время! Ну а что они хотели? Что она будет у них за няньку? Загранпаспорт она оформила давным-давно, путевка была заказана месяц назад втайне от родных, виза получена тоже три недели назад. Не пропадать же деньгам! Да и как она объяснила бы им, что решила попросту сбежать из дома? Ну, хотя бы на несколько дней…

Катя поежилась и почувствовала, что ее слегка знобит. Она укуталась в куртку и закрыла глаза. Ладно, все равно от нее ничего не зависит, а маленькая передышка будет полезна…

Приняв решение, Катерина успокоилась, откинула спинку кресла и тут же уснула.

Проснулась, когда стюардесса объявила, что самолет произвел посадку в аэропорту Бове — заштатном городке в сорока минутах езды от Парижа. Катерина выбрала этот аэропорт из экономии: какая разница, откуда добираться до великого города — из Орли, из Бове или из аэропорта Шарль де Голль… Однако уже у трапа пришлось вспомнить навязшую в зубах присказку про бесплатный сыр и мышеловку. Оказалось, к маленькому, похожему на сарай зданию аэровокзала пассажирам предстоит тащиться через все летное поле. Словно они прилетели не в Париж, а в заштатный российский город, где все устроено по-простому, без столичных выкрутасов. Эх, зря она взяла багаж в салон. Думала, так быстрее пройдет все формальности… Вот сейчас как раз и пройдет. По гравию на каблуках, волоча за собой сумку на колесах…