Капля чужой вины - Геннадий Сорокин

– Мара, если человек, похожий на меня, стоит в фуражке, то почему ты решила, что он в революционной форме? На нем что надето? Кожаная куртка? На боку маузер в деревянной кобуре?

– Не придирайся к словам! Подумаешь, один раз не так сказала. Я не знаю, как объяснить, какая на нем форма. Старинная, как в фильмах про войну. На фотографии в углу написано: «Львовская область, лето 1940 год». Дядя Коля на ней совсем молодой, в кепке, в широких штанах. На фотографии их всего три человека: ты, дядя Коля, еще один мальчик и рука девочки… Отрезанная.

– Рука? Отрезанная?! – поразился я. – Где эта рука? У них под ногами валяется? С чего ты вообще решила, что это человеческая рука, а не муляж?

– Как же это может быть муляжом, если рука настоящая? – удивилась Мара.

«Час от часу не легче! – в отчаянии подумал я. – Мало того, что Прохоренков замешан в убийстве главного инженера, так он еще и с отрубленной рукой позирует».

– Мара, ты расскажи про руку. Где она лежит? Почему ты решила, что ее отрезали?

– Потому, что видно, что отрезали. Девочка стояла на фотографии рядом с незнакомым мальчиком. Ее отрезали, а рука осталась. Еще кусочек платья остался и половинка сандалии. Теперь ты понял? Их было четверо, девочку отрезали, осталось трое.

– Теперь понял! – с облегчением сказал я. – Дядя Коля не заметил, что ты в его альбоме копалась?

– Нет! Я, когда уходила, подумала, что он снова может обидеться, и альбом на место, у кровати, положила. Ты знаешь, где он прячет альбом? Я догадалась. Над печкой есть полка, там этот альбом лежит.

«Логично, – подумал я. – В случае опасности альбом можно быстро в печку сунуть и сжечь».

На улице стемнело. До дома Мары осталось совсем немного.

– Ты помнишь, что обещал? – требовательно спросила девушка.

– Помню. От своих слов не отказываюсь.

Мы вошли в частный сектор. В окнах домов горел свет, в конце улицы лаяла собака.

«Где тут целоваться, черт возьми? – подумал я, посмотрев по сторонам. – В любом многоквартирном доме есть подъезд, надежное укромное убежище для влюбленных парочек, а тут? Встать посреди улицы? Представляю, я обниму Мару, а из ближайшего дома соседка выглянет и как закричит: «Что же вы, бесстыжие, делаете? Совсем совесть потеряли?» Мне, в принципе, по фигу, кто что кричать будет. Я пришел и ушел, а вот Мариэтте тут жить».

– Мара, сегодня ничего не получится. Мы же не будем у всех на виду стоять…

Девушка засмеялась:

– Пошли!

И потянула меня во двор своего дома, за калитку. Я уперся. Идти в гости к родителям Мары мне совсем не хотелось.

– Ты что, в первый раз на свидании? – зашептала девушка. – Пошли в баню, там нас никто не увидит.

«Вот так приключение! – повеселел я. – В бане я еще не целовался».

Мара нашарила под крышей ключ, открыла дверь.

– Ничего не бойся! Родители после ужина сядут телевизор смотреть. Нам никто не помешает.

В темноте баньки девушка прильнула ко мне, потянулась губами к губам. Целоваться она, конечно же, умела. Иначе откуда такой опыт свиданий в столь экстравагантном месте? Я сделал вид, что поверил в ее неопытность, и стал давать советы, как держать губы и отвечать на поцелуи. Чувствовал я себя прескверно. Меня не покидало ощущение, что я целую бездушную ростовую куклу, манекен, или обманываю маленькую девочку, которая еще не знает, куда ведут поцелуи и чем после них занимаются взрослые люди.

«Господи, побыстрее бы она замерзла, и все бы закончилось! – подумал я. – В этой бане холоднее, чем на улице».

– Я люблю тебя, – прошептала Мара. – Я полюбила тебя с первого взгляда. Как только увидела на пустыре, так больше ни о ком, кроме тебя, думать не могу. А ты… любишь меня?

После «отрезанной» руки я, кажется, был готов ко всему, но тут замялся, не зная, что сказать в ответ. Если она искренне любит меня, а я отмахнусь от ее чувств, как от назойливой мухи, то получится некрасиво, скажем прямо – по-свински. Какая бы она ни была, психически больная или совершенно здоровая, плевать ей в душу я не собирался.

– Ты любишь меня или нет? – уже требовательнее спросила девушка. – Признавайся. Скажи честно, я не обижусь. Ну, говори: «Я люблю тебя!»

– Мара, все так внезапно, – пробормотал я. – Мне надо разобраться в своих чувствах, подумать…

– Не надо ни о чем думать! – рассердилась девушка. – Ты женишься на мне. Я буду тебя всегда любить, и ты станешь самым счастливым человеком на свете.

«Так вот какие мысли в твоей дурной голове! – внутренне возмутился я. – Встретились несколько раз, поцеловались украдкой – и все, мы уже пожениться обязаны. Любит она меня! Угу, держи карман шире! Сегодня любит, жить без меня не может, а завтра в ее нездоровом мозгу контакты переклинит, и она возненавидит меня или так же пылко полюбит другого, кого удастся заманить в промерзшую баню. Если бы у Мары не было проблем с психикой, она бы такую чушь не несла. Где это видано – первому встречному в жены набиваться!»

– Мара, нас никто не распишет, – спокойно и уверенно ответил я. – Ты несовершеннолетняя. Надо подождать, пока тебе исполнится восемнадцать лет…

– Не обманывай меня! – Девушка со злости топнула ножкой по земляному полу. – Ты можешь написать заявление в райисполком, и нас распишут.

«Ого! Она серьезно подготовилась к разговору о браке. Но как бы этот разговор состоялся, если бы мы сегодня случайно не встретились на овощебазе? Она бы так и витала в своих сладких грезах? Или решилась бы подойти ко мне и пригласить прогуляться по городу? Похоже, Мара не мне первому предлагает в райисполком пойти».

Отношения с ней портить не хотелось. Мара могла пригодиться в дальнейшей игре, так что грубить ей я не стал и весь расчет сделал на ее простодушие и незнание реалий службы в милиции.

– Согласен! Если райисполком даст нам разрешение, то тебе снизят возраст вступления в брак. Но я все равно не смогу на тебе жениться до твоего совершеннолетия. Мое начальство не разрешит. Моим боссам решение райисполкома не указ, они уставом внутренней службы милиции руководствуются, а там четко сказано: «Невеста должна достигнуть совершеннолетия». Так что придется подождать.

– Ну, ладно, – неожиданно согласилась она. – Подождать так подождать. Только ты почаще приходи на пустырь, а то мне скучно без тебя.

Она чмокнула меня в губы и первая вышла из бани. На этом наше свидание закончилось.

Незаметно наступило седьмое ноября – главный советский праздник. В этот день в Сибири всегда устанавливалась холодная погода. Термометр падал до отметки минус пятнадцать-двадцать градусов, частенько дул пронизывающий ветер. Сколько я себя помню, на седьмое ноября всегда было холодно. Однажды седьмого ноября практически не было снега, зато мороз грянул такой, что горожане поголовно надели меховые шапки и тулупы. Не знаю, какая погода была в Петербурге в этот день в 1917 году, но у нас революционные матросы в бескозырках власть бы не захватили – уши бы отморозили еще на подходе к Зимнему дворцу.