А Роза упала... Дом, в котором живет месть - Наташа Апрелева

Военный строитель был несказанно поражен Лялиными революционными нововведениями, он и не представлял, что такое возможно вообще, особенно заинтересовали его упражнения перед зеркалом. По совету образованной подруги, Ляля ставила Военного строителя напротив зеркала, сама становилась сзади и мягкими длительными прикосновениями снимала с него одежду, попутно оглаживая его постепенно обнажающееся тело. В связи с длительным генеральским отсутствием стали возможными свидания в Доме, в Фиалковой спальне, такое вот циничное вероломство позволяла себе Ляля, а в Фиалковой спальне зеркал было много.

Так все и катилось, в движении, in motion, а в один из жарких июльских дней генеральша с сильным испугом обнаружила себя беременной. Низкое закатное солнце приветливо заглядывало в высокие окна, приглашая прогуляться и насладиться относительной вечерней прохладой, а Ляля монотонно раскачивалась вперед-назад на кухонном стуле с высокой спинкой. Ляля боялась мужа. Муж мог появиться в любой момент и пристрелить неверную и опозорившую его жену из табельного пистолета Токарева, или просто задушить умелыми чистыми руками.

Тамара Мироновна, с некоторых пор исполняющая обязанности домработницы, зашла в кухню с оцинкованным ведром и набором тряпок. Раскачивающаяся на стуле генеральша привлекла ее, рассеянное по очищенным от пыли горизонтальным поверхностям, внимание.

«Ай случилось чего?» — проницательно спросила Тамара Мироновна, с неприятным звяканьем поставив ведро, побросав в него тряпки и участливо наклонивши большую голову к пухлому плечу. И генеральша, наконец, зарыдала.

Родившийся через полгода светленький мальчик получил имя Павлик, фамилию Пасечник, большую семью из нескольких братьев, нескольких сестер, шумной, но незлой мамы Тамары, самогонного аппарата и дворняжистого кобеля по кличке Кобель, отбитого родственной детворой у местных хулиганов.

Лялину беременность удалось скрыть, генерал в городе не появлялся, один раз телефонировал из Москвы, чуть не вызвав у супруги преждевременные роды и коллапс. Находившаяся поблизости Вика перехватила трубку, сказав, что генеральша в легком обмороке от волнения, и ловко, дипломатически выспросила о генеральских планах и намерениях относительно возвращения. Закончив разговор, она взбодрила бледную и дышащую с легкими стонами Лялю: «Не скоро, не скоро — после Нового года, да и то…»

Розочка за оттенками материного самочувствия и внешности не следила, была занята разными делами.

Военный строитель из жизни был изгнан, в сущности, именно в исторический момент раскачивания Ляли на кухонном стуле с высокой спинкой. От встреч с ним она отказалась решительно и без объяснений, Военный строитель погоревал, да и уехал в Дальневосточный округ возглавлять какое-то крупное строительство, писем не писал, да их и не ждали.

А Ляля потоки любви и обожания перенаправила на крошку сына, пойдя, в общем-то, нормальным и даже верным женским путем, просто немного не в том направлении. Ни один человек на свете, включая триумфально возвратившегося к весне генерала, не видел ничего плохого в том, что она часами возится с очаровательным малышом, помогая тем самым многодетной соседке.

* * *

— За что выпьем?

— Просто выпьем, душа моя. Мне хорошо.

— Хочу спросить. Интимный вопрос. Можно?

— Давай.

— Что это за странный шрам, вот этот, да. Какой-то как от пули.

— Они есть от пули. Резиновой.

— Что ты хочешь сказать, в тебя стреляли? Резиновыми пулями? Не серебряными, нет? Ерунда какая-то. Ты тайный мафиози? Глава клана? Преступной группировки? Бандит по прозвищу Челюсть?

— Почему Челюсть?

— Просто Челюсть.

— Значит, Челюсть.

— Рассказывай, Челюсть.

— Просто глупая история, душа моя. Глупейшая из глупейших историй.

— Рассказывай.

— Давай лучше выпьем.

— Выпьем, ага, а ты рассказывай.

— Девушка одна на меня рассердилась и выстрелила из травматического пистолета. Вот, в ногу попала.

— Ты думаешь, что рассказал историю, но с этим не согласятся даже глухонемые эскимосы из арктических вечномерзлых степей.

— В Арктике нет степей. Там тундра.

— Это ты тундра! Рассказывай про пулю.

— Расписать пулю — это стандартное выражение, которое зачастую можно услышать от любителей преферанса… а-а-а-а, больно! Отдай ухо.

— Не отдам. Еще сейчас укушу. Вот думаю: возможно ли человека укусить за лоб? Сейчас проверю. Сейчас…

— Зачем? Зачем тебе эта дряхлая историйка?

— Я задумала узнать про тебя ВСЕ. Мне важно. Что молчишь?

— Задумался. Очень давно никто не задумывал узнавать про меня ВСЕ. Про пулю, значит, желаете. Пуля как пуля. Девушка как девушка. Познакомились в аэропорту. Я провожал московского коллегу. Девушка прилетала откуда-то, никто ее не встретил, какие-то накладки, что ли, вызывали такси, оно не приехало, в общем, проблемы. Стоит, рыдает меж чемоданов. Вещей у нее полным-полно. Помог девушке. Доставил до дому. Она у черта на куличках жила, в негритянском поселке. Улица Конноармейская. Знаешь такую?

— Как не знать. Это моя любимая улица города.

И что у нас далее?

— Заглянул на чашечку…

— Кофе.

— Кофе мы не пили.

— Ну ясное дело. Какой уж тут кофе. Когда кругом прелестные обнаженные девушки с травматическими пистолетами.

— Пистолет потом появился.

— Потом… ага…

— Она была чертовски ревнива. Выслеживала меня, кралась даже как-то, пласталась по стеночке.

— Кралась? Как мило.

— Да, мне тоже очень-очень нравилось.

— И что? Застукала на месте преступления?

С новейшей любовью?

— Какого еще преступления! У нас с ней и отношений-то никаких не было, только секс. И то нечастый.

— Это ты про пистолет? Или про новейшую любовь?

— Про пистолет — в твоей терминологии.

— Ага. Так она, очевидно, так не считала.

И много у тебя таких было девушек, в формате «только секс без отношений»? Это, что ли, прикольно? Когда только секс. Без отношений. Опять ты молчишь.

— Да я вот думаю, душа моя. Может, их и не было совсем?

— Кого?

— Девушек.

— Ха.

— Ха.