Вероника Спидвелл. Интригующее начало - Деанна Рэйборн

– Вы похожи на не сильно могущественного римского императора, – заметила я. – Возвращайтесь и закончите умывание.

– Нам срочно нужно кое-что обсудить. Мне только что пришло в голову…

– Вам только что пришло в голову, что я на свободе и могу сбежать. Да, знаю. Похититель из вас никудышный, мистер Стокер. Не советую вам заниматься преступными похищениями профессионально.

Он сердито посмотрел на меня.

– Будь снисходительна. Это все же мое первое похищение.

Он поплотнее завернулся в простыню, а я отложила книгу.

– Я устала от этого глупого притворства: будто вы держите меня тут насильно. Давайте наконец развеем эти иллюзии.

– Никаких иллюзий, – ответил он немного обиженно. – Я буду держать тебя здесь до тех пор, пока не выясню результаты расследования и не узнаю правду о том, что случилось с Максом.

– Ничего подобного. Я могла сто раз заколоть вас во сне шляпной булавкой. Могла запереть дверь фургона и поджечь его. Могла отравить ваш чай. Могла придумать с десяток других способов избавиться от вас и воплотить их еще до рассвета. Так что давайте не будем притворяться, что вы держите меня здесь насильно или что я нахожусь здесь по какой-то иной причине, кроме неудержимого любопытства.

Его ноздри раздулись, как у быка, и, когда он навис надо мной, крепко сжимая простыню, мне показалось, что он стал еще больше. Но когда он заговорил, голос его был довольно спокойным.

– Что значит «любопытства»?

– Это значит, что мы так были заняты своим бегством, что не успели хорошенько поразмыслить о смерти барона. Убийство всегда несет с собой хаос.

Но наше дело – применить упорядоченность и строгие методы для решения этой проблемы. Мы же ученые, – напомнила я ему.

– Я – ученый, а ты – дилетант, – поправил он меня с надменностью, на которую только способен человек в простыне.

– Буду счастлива в любой момент помериться с вами своей профессиональной компетентностью, мой дорогой мистер Стокер. Но это не с меня вода капает на ковер. А теперь, пожалуйста, идите и закончите мыться, а когда вернетесь, мы продолжим общение в более привычной манере и будем готовиться к представлению, про которое вы не сочли нужным рассказать мне подробнее, но в котором моя жизнь, оказывается, подвергается смертельной опасности, – добавила я, прищурившись, а затем продолжила: – Профессор совершенно ясно высказался о том, что, если у нас не будет номера, нам не дадут здесь места, а я готова согласиться с вами, что этот бродячий цирк – прекрасный вариант для того, чтобы спокойно обдумать все случившееся. Так что первая задача для нас – сделать номер, который бы удовлетворил профессора и публику. Но сперва закончите умывание, – повторила я. – И вам нужно сбрить эту страшную бороду. Сейчас вы похожи на неодомашненного яка.

Он дернул подбородком.

– Она мне нравится, – упрямо сказал он.

– Нет, не нравится. Вы ее вечно дергаете и чешете. Вы отрастили ее, потому что были слишком заняты работой, чтобы бриться, но сейчас у вас нет этого оправдания. К тому же, если кто-то решит нас выследить, это станет дополнительной маскировкой, ведь без этих зарослей вас будет не узнать.

Он на минуту задумался.

– Хорошо, я пойду и побреюсь. А когда вернусь, мы будем репетировать наш номер.

– Прекрасная мысль. Нужно ли мне самой как-то к нему готовиться?

Он ехидно улыбнулся.

– Да. Нарисуй мишень у себя на груди. Я же буду бросать в тебя ножи. Не хотелось бы промахнуться.

Второй раз мистер Стокер пришел уже в надлежащем виде, хоть и с мокрыми и нерасчесанными волосами, но источая прекрасный аромат мыла и чистого мужского тела. Но он ничего не сделал с бородой, и я сразу его об этом спросила.

– Я как раз собирался этим заняться, когда Леопольд предложил побрить меня позже. Сама понимаешь, у него в этом деле большой опыт.

– А казалось бы, уж в чем у Леопольда не может быть опыта, так это в бритье.

– Ну, значит, тебе казалось что-то не то. Он принимает себя таким, какой есть, но время от времени бреет себе все лицо.

Я замолчала, впечатленная грандиозностью этой задачи.

– И только тогда он может нормально рассмотреть его в зеркале. Сложно себе представить.

– Да, что поделать, лица меняются, – тихо заметил он. Я не стала смотреть на его шрамы, но поняла, что он думал именно о них, потому что взгляд его стал отстраненным и страдальческим. Но я не успела ни о чем его спросить, потому что он заметил, что я держу в руках.

– Боже милосердный, что ты там шьешь? Это что, моя рубашка?!

– Да, это она, и, вынуждена заметить, в ужасном состоянии. Но по крайней мере, ткань хорошая и выдержит правильную штопку. К сожалению, штопка – не в числе моих достоинств, – заметила я, рассматривая рубашку. Я как-то умудрилась пришить ее к собственной юбке и потянулась за ножницами, чтобы отпороть. Мистер Стокер не выдержал. Он схватил рубашку и резко дернул, так что все нитки сразу с треском полопались.

– Но это же рубашка из моей сумки. Где рубашка, которая была на мне?

– Сушится на веревке, там же, где и ваши гольфы. Все было очень грязным и ужасно пахло. Я их выстирала и повесила сушиться на улице, чтобы мне не пришлось их больше нюхать. Сегодня прекрасный солнечный денек, одежда должна высохнуть быстро. А эту я нашла в вашей сумке и подумала, что вы могли бы надеть ее сегодня. Но она требовала штопки, и я решила сделать вам этот небольшой подарок; я же предполагала, как вы будете злиться, когда поймете, что я выстирала ваши вещи.

Я кивнула в сторону другой его одежды.

– Костюм у вас ужасно поношенный. Я почистила его щеткой, но кажется, вы сильно прибавили в весе с тех пор, как купили его. Хорошо бы расставить его по швам.

Он пригвоздил меня разъяренным взглядом.

– Ты назвала меня сейчас толстым?! И навела порядок в фургоне?!

– Я не давала вашей фигуре никакой оценки, но раз уж вы спрашиваете, то мне на ум приходит «Падший ангел» Кабанеля.

Он нахмурился.

– Я о таком не слышал.

– Как?! Вам непременно нужно его посмотреть. Мне кажется, это его лучшая работа. Немного мрачновата, но, уверена, вы увидите сходство, – сказала я с милой улыбкой. Люцифер на картине Кабанеля действительно очень мрачный, в написанных маслом глазах – слезы гнева от осознания своего падения. Но в остальном… При воспоминании о его длинном рельефном бедре и прекрасной мускулистой груди у меня по спине побежали мурашки. – И да, я немного тут прибралась.

Я в самом деле сделала очень много: передвинула кресла, взбила подушки, вычистила очаг, заложила новые дрова и поставила несколько веточек дикого гиацинта в кувшин на столе. Стекла сверкали, а медные ручки фургона блестели. Я была очень довольна результатом своих усилий.