Турецкий горошек - Д. Л. Нельсон

Мы оба смотрим на нее. Гораздо проще сейчас отвлечься на что-то нейтральное.

– Я не знаю, будет ли все в порядке с этим ребенком, – говорю я.

– Почему? – Я впервые вижу на его лице такое озабоченное выражение.

– Из-за моего возраста.

– Я забыл, что ты у нас дама солидная, – говорит он.

– Мне нужно сделать сонограмму, чтобы уточнить сроки беременности. А потом можно будет провести еще одно исследование. – Перед глазами возник образ длинной иглы, проникающей в мой живот.

– А если что-то не так?

– Я сделаю… аборт. – Это слово застревает у меня в горле.

– А если все нормально?

– О, Питер. Я так хочу этого ребенка.

Он подходит и поднимает меня со стула. Его поцелуй, легкий как перышко, касается моих губ.

– Я впервые слышу, чтобы ты решительно сказала о том, чего хочется лично тебе.

Я обнимаю его, чувствуя жар его тела. Он просто удивительный мужчина.

– Я пойду вместе с тобой на обследования. Знаешь, дорогуша, это мой ребенок, и неважно, кто на самом деле его отец.

Мы с Питером сидим в приемной и ждем, когда медсестра вызовет меня. Секретарша вяжет шарф, и перестук вязальных спиц действует мне на нервы. Она вывязывает слово «Гарвард» серыми нитками на бордовом фоне.

Кроме нас в приемной сидит только еще одна особа, пожилая дама. Она плетет кружево, и ее рука непрерывно движется туда-сюда, а губы беззвучно считают петли образца. Он еще слишком мал, чтобы сказать, что может получиться из этого белого квадратика.

– Это не приемная гинеколога, а какой-то кружок рукоделия, – шепчет мне Питер. Улыбка на его лице сменяется озабоченным выражением. – Ты волнуешься, что можешь встретить здесь знакомых?

– Слегка. Не хватало только, чтобы сюда сейчас притащилась моя невестка. – Я чихаю. У меня болит голова и пересохло горло.

– Я сделаю вид, что пришел с той кружевницей. – Питер смещается на стуле, отклоняясь к его внезапно придуманной матери. От его перемещений красное пластиковое сиденье стула тихо поскрипывает.

На самом деле я вовсе не слегка волнуюсь, что встречу здесь кого-то из знакомых. Я просто цепенею от этих мыслей. В моей голове крутятся постоянные материнские напоминания о том, что подумают соседи. Несмотря на то, что возможности выбора у меня уже вроде бы нет, я до последней доли секунды цепляюсь за собственную нерешительность. Лучше говорить на отвлеченные темы. Я вновь чихаю. Питер дает мне свой носовой платок. Я сморкаюсь в него.

– Мне нужно сходить в дамскую комнату, – говорю я.

Королева Мария будто бы говаривала, что женщина никогда не должна упускать возможности попудрить носик. Последние пару недель я соблюдаю ее завет, как одиннадцатую заповедь. Мой мочевой пузырь почти постоянно подобен переполненному сосуду с водой. Я стараюсь держать в напряжении запирающую мышцу. Каждый чих испытывает возможности мочевого пузыря.

– Посоветуйся с врачом насчет твоей простуды. – Питер поднимает руку, словно собираясь погладить меня, но в итоге тянется за журналом. У него оторвана обложка. – Если посмотреть на нас, то можно подумать, что мы просто два незнакомых пациента, – говорит он. – Конечно, если я сейчас не повалю тебя на этот ужасный клетчатый ковер и не начну страстно ласкать твое тело. – К счастью, вязальщица и кружевница не слышат его шепота. Может, обе они отключили слуховые аппараты.

– Миссис Адамс? – медсестра вопросительно обводит взглядом Питера, кружевницу и меня. По-моему, должно быть очевидно, кто из нас собирается делать сонограмму для определения срока беременности.

Питер произносит одними губами:

– Удачи.

Я передвигаюсь как можно осторожнее, стараясь не описаться и не чихнуть. Не удержавшись, я кашляю, и влага слегка смачивает мои трусы. В кабинете медсестра вручает мне зеленый халатик.

– Эксклюзивная модель от Готье? – спрашиваю я.

На именной карточке медсестры написано: «Дейдра Бронк». Я старательно разглядываю ее, пытаясь отделаться от мыслей о полном мочевом пузыре, о словоохотливых соседях, о Дэвиде, о моей простуде и обо всем, что еще случилось со мной. Вероятно, она уже перевалила сорокалетний рубеж. У нее легкие усики над верхней губой и несколько волосков на подбородке. Она наверняка обесцвечивает их, потому что у корней они темнее.

Я спрашиваю из-за ширмы:

– Можно мне зайти в туалетную комнату, на минутку?

– Лучше потерпите, на тот случай, если обнаружится, что у вас более долгий срок, чем вы думаете и нужно будет провести все исследования сегодня. – Она помогает мне забраться на стол и добавляет: – Постарайтесь расслабиться. – Хотя поверхность стола довольно мягкая и удобная, я даже подумать сейчас не могу о расслаблении.

Появляется мужчина, всем своим видом напоминающий сбросившего рождественский наряд Санта-Клауса. Круглолицый и седовласый бородач с яркими голубыми глазами и румяными, как вишни, щеками. Поскольку рядом с ним не парят северные олени с санями, полными игрушек, я догадываюсь, что это врач. С чего бы вдруг Святому Николаю, Деду Морозу, Санта-Клаусу, Крису Кринглу или даже Пэру Ноэлю дарить мне на Рождество сонограмму? Они могли бы подкинуть угольков в мой чулок, чтобы пристыдить меня, но не стали бы проводить медицинские исследования.

– Миссис Адамс. Я доктор Чарльз.

Я встречала его в этом центре, когда приходила на прием к моему другому врачу и дантисту. Бороду, однако, он, видимо, отпустил недавно и значительно прибавил в весе. Он увлеченно принялся объяснять суть и смысл предстоящего обследования.

– Спасибо, но в общем-то мне все это известно. Я преподаю это студенткам в медицинском колледже.

– И тем не менее рассказ о неком обследовании гораздо меньше затрагивает человека, чем его практическое осуществление, – говорит он.

– А может, мы уравняем их значимость, если я расскажу об этом трем вашим следующим пациенткам, и тогда вы не будете практиковаться на мне.

Когда доктор Чарльз смеется, то его живот колышется, как гора студня.

– Это же всего лишь первый этап. Как только мы уточним срок беременности, то сможем определить, нормально ли развивается ваш ребенок.

Доктор приступает к сонограмме. В этом помещении стоит такая же жара, как в моем рабочем кабинете. Мне уже жарко, хотя на мне всего лишь легкий халатик. Эта зеленая больничная одежда шуршит при малейшем движении.

Дейдра Бронк суетится вокруг меня, устанавливая разные приспособления, и я прикидываю, почему же она не сделала этого раньше. Может, готовила состав для обесцвечивания волос на лице. Я осознаю стервозность моих мыслей, но они позволяют мне достичь некоторой психической отстраненности, раз уж физически я никак не могу отстраниться. Я смотрю, как за окном идет снег. Он медленный и мелкий, такой может падать часами, а в итоге лишь слегка припорошит землю.