Наказание Красавицы - Энн Райс

И так, грезя о Тристане, девушка снова погрузилась в сон.

Оставшись без жуткой конской упряжи, я почувствовал себя каким-то совершенно неподобающе голым и двинулся по дороге, постоянно ожидая, что вот-вот натянутся несуществующие поводья. Мимо нас грохотало по мостовой множество колясок, украшенных масляными фонарями и влекомых высоко задравшими голову рабами, как совсем недавно трусил рысцой и я. И теперь я даже не мог однозначно решить, какой из способов мне больше пришелся по вкусу. Теперь мне ведомы были лишь страх и желание, а также гордое осознание того, что мой любезный господин Николас, мой прекрасный хозяин, который так невообразимо строг к большинству невольников, шествует сейчас рядом со мной.

На лежащий перед нами участок дороги проливался особенно яркий свет. Мы приближались к самой окраине городка. Но когда я обошел, казалось бы, последние высокие здания, стоявшие мне по левую руку, я обнаружил не рыночную площадь, а некое широкое открытое пространство, наводненное людьми и ярко освещенное факелами и фонарями. В воздухе носился явственный винный дух, слышался громкий, безудержный пьяный хохот. Танцевали, взявшись за руки, парочки. Виноторговцы, водрузив на плечо полные бурдюки, настойчиво протискивались сквозь веселящуюся толпу, предлагая всем новоприбывшим свой товар.

Неожиданно мой господин остановился, сунул монету одному из торговцев и поднес мне ко рту чашку с вином. От благодарности я вспыхнул до корней волос и жадно набросился на вино, как можно аккуратнее поглощая его без помощи рук. К тому моменту от жажды у меня буквально горело горло.

Когда я, напившись, подняв взгляд, я понял, что нахожусь на своего рода ярмарке наказаний. Несомненно, именно об этом месте упоминал распорядитель торгов как о Позорищной площади.

По одну сторону тянулся длинный ряд столбов, к которым были привязаны несколько наказанных ослушников. Кого-то из невольников держали в тускло освещенных палатках с гостеприимно распахнутыми пологами, куда заглядывали — а где и задерживались — горожане, платя за посещение монетку. Еще несколько рабов бегали по кругу, привязанные к высокому шесту, точно «майскому дереву», и подгоняемые четырьмя энергичными шлепальщиками. Там и сям на площади ползали в дорожной пыли невольники, отыскивающие ту или иную кинутую вещицу, а молодые люди и девушки громко подзадоривали их, явно делая на победителя ставки. Чуть поодаль, у самой городской стены медленно поворачивались гигантских размеров колеса с распростертыми на них рабами, и в покрасневшие, воспаленные бедра и ягодицы привязанных людей летели из улюлюкавшей толпы яблочные огрызки, косточки персиков и даже сырые яйца. Тем временем несколько других невольников ковыляли вприсядку за своими хозяевами: два тугих кожаных ремешка тянулись у каждого от шеи к широко расставленным коленям, а в разведенных руках балансировал длинный шест со свисающими с его концов корзинами яблок. Две разрумянившиеся, блестящие от пота, пышногрудые принцессы дико выгибались и подскакивали на деревянных конях, насаженные вагиной на деревянный стержень. И пока я ошеломленно оглядывался кругом, а мой господин неспешно вел меня по площади, бегло, вскользь оглядывая ярмарку, одна из тех раскрасневшихся принцесс выгнулась и завопила перед всем народом в забытьи оргазма, определенно выиграв состязание и снискав дружные овации. Вторая, не столь удачливая, невольница, получила порцию шлепков, новое наказание и кучу оскорблений от тех, кто на нее ставил.

И все же главным развлечением здесь был большой поворотный круг на высоком помосте, где сейчас раскручивали невольника, охаживая его длинной, прямоугольной, обтянутой кожей лопаткой. При виде его у меня упало сердце. Сразу припомнились слова госпожи, угрожавшей мне публичным верчением.

К этой платформе как раз и вел меня господин Николас. Мы просочились сквозь плотную массу ревущих и гикающих зевак, расходящуюся чуть не на пятьдесят шагов от высокого постамента, прямехонько к стоящим на коленях рабам со сцепленными за головой руками, которых всячески поносили случившиеся рядом зрители. Те же молча ожидали своей очереди взойти на помост и получить свою порцию шлепков.

Еще не веря, что меня ждет та же участь, я, подталкиваемый хозяином, очутился в самом конце этой очереди, и смотрителю передали за меня монетки. Не в силах преодолеть страх, я от сурового тычка тоже встал на колени. Непрошеные слезы заструились по щекам, все тело затрясло как в лихорадке.

За что?!

Тут же десятки круглых довольных физиономий повернулись ко мне, отпуская язвительные насмешки:

— Ой, кто это у нас тут? Разве подобает настоящему принцу кружиться голым на вертушке?

— Вы только гляньте на его щекотун! Ха-ха! Неужто оказался таким негодным мальчиком?

— За что ж вы его решили отмутузить, господин Николас?

— За его милую наружность, — отозвался летописец с тенью какого-то мрачного юмора.

Я в ужасе посмотрел на лестницу, ведущую на верх помоста, однако, будучи на коленях, не смог ничего разглядеть, кроме потертых нижних ступеней. Откуда-то донеслась барабанная дробь, и толпа заголосила с новой силой. Я завертелся, пытаясь поймать взгляд господина. Вконец развеселившиеся зеваки принялись еще пуще улюлюкать и показывать на меня пальцами:

— Бедненький, несчастненький принц! Скучаешь небось по своей душистой ванне?

— Слушай, а королева самолично лупила тебя? Задирала кверху задом на колене?

— Смотрите, какой елдынчик! Ему срочно требуется хорошая госпожа и крепкие хозяйские руки!

Тут сильная рука ухватила меня за волосы, запрокинув голову, и сквозь слезы я увидел над собой красивое, гладкое, немного суровое лицо господина. Голубые его глаза медленно сузились, а зрачки в них, напротив, как будто еще больше налились чернотой. Он поднял правую руку и твердо покачал указательным пальцем, тихо, одними губами произнеся «нет». Я выдохнул.

Взгляд Николаса сделался ледяным и неподвижным, его левая рука разжалась, отпустив меня. Я сам вернулся в очередь рабов и сцепил за шеей ладони, снова дрожа и нервно сглатывая. Зрители же, сплоченные азартом издевки, с преувеличенным разочарованием громко и протяжно заохали и заахали.

— Ты ведь будешь пай-мальчиком? — выкрикнул один мужчина. — Ты же не обманешь наших ожиданий? А, парень? — подпихнул он меня сапогом под зад. — Даю десять пенни, что нынче вечером его выход будет самым впечатляющим!

— А кто рассудит? — тут же встрепенулся другой.

— Ставлю десять пенни на его шуструю задницу!

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я увидел, как следующий невольник всходит на помост. Затем пришла очередь еще одного, потом другого… Наконец я остался последним, и меня грубо поволокли по дорожной пыли к ступеням. От страха я весь обливался потом, голова шла кругом. Колени отчаянно горели. И даже в этот момент я все еще верил, что буду спасен, что мой хозяин смилостивится и переменит свое решение, поняв, что я ничего не сделал такого, чтобы заслужить это ужасное наказание. Иначе я этого просто не вынесу!