Окаянные - Вячеслав Павлович Белоусов

кожи вон лезли ради детей любимых, а те раньше времени канули в мир иной с дурной славой.

Увлекался Сергей азартной игрой в карты ещё с юности, из гимназии из-за этого чуть не изгнан был, потому что где карты, там дамочки алчные и доступные чересчур да спиртные возлияния. А шалопай ничем этим не брезговал, и хоть Тавридинов-старший наказывал отпрыска, гася его долги и тайно покрывая дурную страсть, но отучить не смог. Надеялся — после свадьбы обрастёт сын семейными заботами, жена отвлечёт от поганых дружков, а пойдут у самих детки да загрузит он трудом бестолкового наследника, подарив один из своих рыбных промыслов, некогда станет тому о картах думать. Этими наивными соображениями успокоил Тавридинов и Щепочкина, до которого доходили нехорошие слухи про будущего зятя, только он им, как и дочка его Анастасия, без ума влюблённая в красавчика, не слишком доверяли. Беспечно отмахивались оба, мол, интриги плетут свахи, которым не раз отказывали, зависть гложет, что им не достались именитый отец и богатая невеста.

А беспутный жених, как это принято у некоторой богемной молодёжи, закатил мальчишник накануне торжества, прощаться с холостяцким бытиём вздумал втайне от отца и, естественно, от невесты. Устроил всё это баловство за городом, на даче закадычного приятеля, такого же азартного картёжника. Началось с тостов к застолью, неумеренного возлияния, а, перепив, пригласили цыган, потом карты пошли в ход, несмотря на зарекания, и уж, само собой, были привезены за полночь дамочки…

Всё бы, может, кончилось незамеченным — в компанию лишние не приглашались, но решив увековечить событие, друг Серёгин, обезбашенный шарлатан, взял с собой фотографа с аппаратом. Переплёвывая друг друга, похабники стали наперебой фотографироваться с голыми девками и завершили безобразную вакханалию общей картинкой в обнимку, раздевшись и сами донага. Каким образом и кто из злодеев додумался — никому из подлецов неведомо, — только картинка от имени жениха преподнесена была Анастасии как раз перед днём венчания в запечатанном конверте, вложенном в богатый букет из роз. Светясь от счастья, бедняжка убежала в девичью свою комнату, мечтая втайне от чужих глаз насладиться посланием любимого. Ну а что там происходило, можно лишь догадываться: отец запретил тревожить дочку, пока не выйдет сама. Всё ждал, что бросится ему на шею от чувств в слезах, поделиться секретом, как обычно.

Не дождался.

Когда, встревоженный долгим её отсутствием и необъяснимой тишиной за дверью, уже ближе к вечеру Илья Фёдорович сам поднялся наверх и, безуспешно отбарабанив, подал команду взломать дверь. В сером свете окна глазам сбежавшихся открылось страшное: в том самом пошитом к венчанию белом платье безжизненное девичье тело, вытянувшись тонкой стрункой, стыло на верёвке…

Ни записки с объяснением, ни письма прощального родителям, лишь платочек её мокрый от слёз на полу и изорванная в клочья фотография.

Фотографию ту мерзкую верный слуга Ильи Фёдоровича собрал до кусочка, спрятал; показывать её было некому, потому как отец рухнул на пол под ногами дочки и, не приходя в сознание, был увезён в больницу. Переданы были те остатки гадливой картинки лично в руки прибывшему по такому случаю от самого губернатора полицейскому исправнику[67]. Вроде втайне и следствие велось, только о той позорной вещице прослышали и заговорили в городе, после чего проклятый отцом жених пропал. Дотошные злые языки болтали, будто объявился он уже в Петербурге, где, проигравшись вчистую, найден был избитым насмерть в каком-то грязном кабаке. Выехали в столицу, распродав всё, и Тавридиновы, жена вскоре сбежала от мужа за границу, то ли не простив ему причинённого горя, то ли соблазнённая аферистом, позарившимся на её богатства. Сгорел и их дворец деревянный. А каменный особняк Ильи Щепочкина уцелел, но со временем из розового обратился в тёмно-бордовый, под цвет запёкшейся крови, что в нём пролилась. Долго стоял без хозяев; отыскавшийся наконец наследник, жить в нём боялся и по той же причине не мог найти покупателей. Утратив надежды, он сбросил цену и уступил ветшавший год от года особняк местному врачу-еврейчику Филькенштейну по той причине, что припёрла война с германцами, следовало думать не о прибылях, а удирать за границу.

Лазарь Наумович Филькенштейн заботами о войне не мучился, возраст и положение не те, чтоб под винтовку становиться, и политикой смолоду он не заморачивался, как некоторые его друзья-студенты, хотя и модно было в тайные марксистские кружки играть да на маёвки бегать. Лазарь, воспитанный отцом, тоже известным врачом в лучших семейных традициях, всю жизнь мечтал о спокойной беспечной старости, о философствовании у камина долгими зимними вечерами над научными трудами, о нежной супруге, притулившейся рядышком в креслице с кошкой или рукоделием на коленях. Такими в сознании его запечатлелись благочинные родители, так и мечталось.

Достигнув авторитета в науке и укрепив финансовый фундамент, обретя, наконец, желанный дом, он поспешил его благоустроить, хотя бы внутри, и всерьёз задумался о достойной хозяйке. Не мудрствуя лукаво, как человек неискушённый, он перепоручил хлопоты верной сослуживице Гертруде Карловне Берг, особе строгой, ответственной и, как ему казалось, опытной в деликатных делах. В своё время она проморгала единственный шанс выгодно обзавестись мужем, поэтому охотно взялась уберечь от опрометчивого шага патрона, тайно имея на него свои взгляды.

Ох, уж эти загадочные женские души! Можно ли надеяться на их бескорыстие, когда сокровенные чувства и желания вверяют им некоторые наивные чудаки?

Конечно, взбодрившийся кандидат в женихи никакого коварства в глазах сводни и зрить не смел. Его лишь угнетала с некоторых пор затянувшаяся процедура: довольно продолжительное время, будто специально, ему представлялись в хранительницы семейного очага лишь дамы старше его, что не входило никоим образом в планы бодрячка, запрыгавшего вдруг петушком. Мутила, мутила воду интриганка и перемудрила; недоглядела, как закрутила шашни с профессором смазливая певичка, подцепившая его в Аркадии на именинах у приятеля-коллеги. Да ладно бы только этого она не доглядела! Спустя три-четыре месяца в полном трансе покаялся ей сам ошарашенный Лазарь Наумович, будто бы забеременела от него блудница, хотя за собой, божился он, такого греха не ведает, подозрениями поделился на крутившегося возле авантюристки нахального типа из молодых повес, довольно агрессивного. Не иначе альфонс, отмела все сомнения мадам Берг, выспросив опустившего руки обмишурившегося ловеласа и принялась вырабатывать план оборонительных мер.

Но грянули революции, а следом кровавая мясорубка Гражданской войны, разметавшие планы не только миллионов обывателей, но и более великих личностей, сгубившие судьбы монархов, разрушившие целые державы. Что в той преисподней пара жуликов? Словно морской волной смыло те песчинки на дно небытия бесследно