Когда мое сердце станет одним из Тысячи - Аманда Дж Стайгер

знаешь, почему он покончил с собой? — раздается чей-то громкий голос. — Он не смог вынести, что его сын — гомик.

Новый взрыв смеха.

Кровь пульсирует в моей голове все сильнее. Красноватая дымка застилает глаза. Я медленно приближаюсь к ним.

Один из взрослых мальчиков поворачивается ко мне с усмешкой:

— Смотрите-ка, это же Робо-тор-моз…

Мой кулак влетает ему в зубы, откидывая его назад. Его руки разлетаются.

Драка проходит как в тумане. Они тянут меня за волосы, хватают и пытаются повалить, я просто продолжаю бить их руками и ногами. Капли крови брызжут на плитку. Один из ударов прилетает мне в живот, но я едва его чувствую. Я кусаю чью-то руку, раздается крик.

Я и раньше набрасывалась на задир, но ничего похожего на эту драку не случалось. Я сорвалась.

Не знаю, почему мне нужно было увидеть, как обижают кого-то другого, чтобы это произошло, но драться мне так приятно, что не могу остановиться. Когда все закончилось, мальчишки дают деру по коридору, а я стою, прислонившись к шкафчикам, вся в поту, и тяжело дышу. На костяшках кулаков кровь.

Позже я сижу в кабинете директора, ерзая на твердом пластмассовом стуле. Левая щека болит. Уже набухает синяк.

Директор смотрит на меня своими темными, маленькими, как у землеройки, глазами.

Я ему не нравлюсь. Я знаю это, потому что однажды, когда меня отправили к нему в кабинет, я прижала ухо к двери и подслушала, как он говорит секретарше: «В этой девчонке есть что-то противоестественное. Иногда она ведет себя как маленький взрослый, а иногда — как дикое животное. Я просто не знаю, как с ней справиться».

— Не думаю, что ты осознаешь всю серьезность того, что натворила, — говорит он. — Ты покалечила троих учеников. Несколько свидетелей утверждают, что ты напала на них без причины. Я знаю, что у тебя есть специфические трудности, и старался быть терпеливым, но я не потерплю подобного насилия в своей школе. Ты это понимаешь?

Я смотрю на него враждебно.

— То, что они делали с тем мальчиком, хуже того, что я сделала им.

Он медленно втягивает воздух через ноздри, затем выдыхает.

— Тебе нужно было обратиться к учителю или сразу прийти ко мне и рассказать об этом.

— Я уже так делала раньше. Я делала так, когда меня обижали, но ничего не изменилось. Если вы думаете, что я и дальше буду это терпеть, вы дурак.

Его рот вытягивается в прямую тонкую линию. Он берет трубку и набирает номер.

Вскоре приезжает мама. Директор рассказывает ей о том, что произошло. Мама слушает молча, лицо ее постепенно бледнеет.

— Мне очень жаль, мисс Фитц. Вашей дочери требуется более специализированная забота, чем можем предоставить мы. Я уверен, вы знаете, существуют школы для таких детей, там о ней смогут лучше позаботиться.

Мама крепко сжимает ремешок сумки, так что кожа пальцев белеет.

— Вы не можете так с нами поступить, — ее голос звучит тихо и дрожит, как у маленькой девочки. — Пожалуйста. Она… у нее стало получаться…

— Так будет лучше для Элви, — говорит директор. — Для всех так будет лучше, включая вас, — его тон меняется, становясь мягким и приторным. — Вот вы живете в сильном напряжении, не так ли? Работаете на полную ставку, воспитываете дочь в одиночку. Вам нужен отдых. Возможно, если бы у вас была дополнительная поддержка…

Мама вскакивает на ноги. Директор напрягается, хватает толстую папку и держит перед собой, как щит. Я ерзаю на стуле. Мама тяжело дышит, взгляд стал стеклянным.

— Прежде всего, вы ничего обо мне не знаете, — говорит она. — Вы не знаете, через что я прошла. Не говорите мне, что мне нужно.

— Ну конечно, — он дергается, — я просто пытался сказать…

— Что мне действительно нужно — это чтобы вы дали моей дочери еще один шанс. Она заслуживает нормальное детство. Это вы понимаете? — мама начинает повышать голос. — Если вы исключите ее, богом клянусь, я засужу вас за все, что вы сделали. Я камня на камне не оставлю от этой школы.

Выражение его лица ужесточается:

— Мисс Фитц, я вынужден буду попросить вас удалиться. И забрать вашего ребенка с собой.

Ее пальцы подергиваются и сжимаются в кулаки. Кажется, что она сейчас может броситься через стол и схватить его за горло.

— Все вы понятия не имеете, — слова выходят плотными и сдавленными. — Вы понятия не имеете, как сильно она старалась… как я старалась. Думаете, вы так просто можете от нас избавиться. Неужели вы не понимаете?..

— Мама, — шепотом произношу я, — все в порядке.

Она несколько раз моргает… затем напряжение уходит с ее лица, а плечи опускаются. Она оборачивается:

— Пойдем, Элви.

Когда мы выходим из школы, пахнет дождем и облака нависают над землей. Гравий хрустит под ногами, пока мы идем к машине. По дороге домой мама не разговаривает. Она даже радио не включает. Я дергаю ногами. За окнами вороны сидят на проводах, наблюдая за нами.

— Мама, — говорю я, — а ты знала, что группу ворон называют «бандой»[4].

Молчание.

— Их можно назвать и стаей. Но иногда их называют «бандой ворон».

Снова тишина.

— Вороны очень умные. Они отрывают кусочки листьев и травы и используют их как инструменты для добычи пищи.

— Элви, пожалуйста. Не сейчас.

Дома она ставит вариться кофе, потом, кажется, забывает о нем. Она ходит по кухне, берет тряпку и начинает протирать стол, хотя он и так чистый. Она встает на колени, открывает ящик и достает оттуда маленький клочок бумаги. Я не могу разглядеть, что это, но я знаю, что она там хранит. Это фотография моего отца — единственная, какая у нее есть. Он стоит на солнце, держа за руль велосипед, и улыбается. Он высокий и худощавый с очень короткими волосами и в очках в толстой черной оправе. На оборотной стороне карандашом нацарапана дата — фотография сделана за несколько месяцев до моего рождения.

Я беру с дивана огромного плюшевого кролика и усаживаюсь на полу гостиной, посадив игрушку на колени. Через несколько минут она убирает фотографию, подходит, садится на диван и смотрит на меня, вокруг глаз и рта у нее появились морщинки.

Я жду, что она начнет расспрашивать, что случилось, но она не задает вопросов.

— Ты была так близка, Элви. Ты почти дотянула до конца учебного года, — она ставит локти на колени и закрывает лицо руками. — Почему именно сейчас?

Я всем телом прижимаюсь к кролику.

— Ну скажи мне, пожалуйста, — ее голос срывается. — Скажи мне, чего ты хочешь? Я стараюсь, но не знаю,