Характер победителя - Михаил Нестеров

– Лори, выйди, – пошел на уступки американец. И когда Монро удалилась, ступая тяжело, как садистка из «Мизери», он, как ни в чем не бывало, предложил Шавхелишвили продолжить. Тот настраивался с минуту.

– Единственный подозреваемый на этот час – младший брат полковника Ираклий. Жена полковника дала показания, из которых следовало: Ираклий как минимум дважды проникал в дом через гараж. Дважды братья обменивались угрозами. Несмотря на все усилия полиции, Ираклия Ашубу задержать не удалось.

– Что сказано в отчете об орудии убийства?

– Ничего. Оперативники сделали снимки трупа, сами же дали комментарии к ним: это не снимки, а кадры из фильма ужасов. Ашуба лежал на животе – но не лицом вниз, а затылком. Его голова была повернута на полкруга.

– Нам так и так ехать в Гори. Отложим поездку на завтра. Сегодня у меня запланирована встреча с Нэдом Келли.

Такого открытого цинизма Шавхелишвили не ожидал... даже от американца.

– Значит, убийство полковника госбезопасности для тебя «так и так»? А может быть, «тик-так»? Почему ты посмотрел на часы?

– Засек время, когда ты успокоишься. – Терон, засунув руки в карманы брюк, шагами измерил диагональ комнаты. – Днем мы встретились с Ашубой, следующей ночью его убили.

– Отметаешь полицейскую версию?

– На месте разберемся. Кстати, Джемал, ты определился с минометным расчетами?

Как бы то ни было, Шавхелишвили был рад перемене темы.

– Да, – ответил он. – У меня на примете четыре расчета из спецназа военной разведки. Они очень удачно применяли минометы в операции «Чистое поле». Они не станут палить из автоматов, если у них есть возможность накрыть противника минометным огнем. И не станут махать кулаками, если враг на мушке. Все просто.

Гвидо Терон покивал. Взвинченность Джемала – вначале он накричал на Монро, а потом повысил голос на него – только придала блеска его рекомендательной речи.

– Четыре расчета, ты сказал?

Шавхелишвили подтвердил кивком головы:

– Да.

– Нам и потребуется четыре. Это значит, что выбора у нас нет. Некого отсеивать.

– Тебе обязательно нужно кого-то отсеять? Это что за практика такая? Ты вечно чем-то недоволен, Гвидо.

– Я вечно с претензиями.

* * *

Гори

Ираклий Ашуба не решался явиться в полицию. Он даже отбросил тот факт, что обвинений в дезертирстве с него никто не снимал. В его представлении – это явка с повинной. Порой ему казалось, что именно он свернул брату шею. Больше всего его беспокоила «исповедь». В мыслях он сто раз приходил в дом Серго и клялся: «Не я убил его! Клянусь всеми святыми! Небом клянусь!» Но ему не верят – ни жена брата, ни полицейские в засаде.

Засада...

Ираклий шагал по минному полю. Его заочно обвинили в убийстве полковника госбезопасности. Нет, в России не знают, что такое репрессии. Если настоящего преступника не найдут, Ираклия поставят лицом к стенке.

Он был насквозь пропитан страхом. У него было алиби: он в ночь убийства провел в объятьях сорокалетней вдовы. Причем оставался у нее на ночь не в первый раз. Но его алиби затрещит по швам хотя бы по той причине, что ни одна нормальная женщина в этой стране не подтвердит алиби висельника-заочника, – иначе сама составит ему компанию.

Ираклий сто раз пожалел о том, что вернулся на родину, а потом надел военную форму.

Половина первого ночи. В подвале дома вдовы темно. Она и не знает, что он скрывается в ее доме. Огонек зажигалки, осветивший циферблат часов, погас. Ираклий отдал себе команду: «Пора». Он руководствовался простыми правилами и вещами, чтобы не запутаться. Невестка обвинила его в убийстве – и ей поверили, и только она, выслушав Ираклия, сумеет снять с него обвинения. Или по крайней мере повлиять на следствие. Как ни крути, лучшего варианта не придумаешь. Явишься в полицию, в полиции и останешься.

Страх и смертельная усталость свили из него ту веревку, которая притянула его к дому Серго, дому живому, полному скорбящих людей. Родственники и знакомые брата виделись ему защитой; но больше он воспринимал их как свидетелей. Пусть полиция арестует его при всех. Это шанс не пропасть в подвалах.

Он дошел до дома Серго за двадцать минут. Шел, кутаясь в шарф, хотя на улице было не так холодно. Он прошел мимо, бросая частый взгляд на окна, дверь, ворота, через которые были видны легковые машины. Прошел еще метров двести и вернулся.

Ираклий проник во двор путем, который уж мог считаться классическим: через забор. И – сразу к гаражу, лавируя между автомобилями. Он знал секрет – помогал брату строить и оборудовать этот гараж, – как открыть дверь гаража снаружи. В нише, в которой он, подобно часовому в непогоду, простоял, сканируя обстановку, находился скрытый рычаг. Он потянул его и удерживал в течение пары секунд. Отпустил. Ворота приподнялись над землей ровно настолько, чтобы, пригнувшись, проскользнуть внутрь.

Внутри он снова привел в действие противовесы. Передохнул, словно взбежал на девятый этаж.

Дверь в жилые помещения оказалась незапертой. Он тихонько открыл ее и шагнул на лестницу...

В доме стояла тишина. Ираклию же чудилась тихая траурная музыка. Она эфиром окутала и объединила всех, кто остался в этот час в доме вдовы. Большая часть скорбящих гостей вскоре разъедется, но все равно кто-то останется. Вот сейчас, когда Ираклий осуществил часть плана, большое количество свидетелей его не устраивало. Пусть будет пять или шесть человек. Он даже представил, как, приподнимая руки, тихо входит в комнату: «Спокойно. Без паники. Я никому не причиню вреда».

Он тенью появился в конце коридора и не сразу разобрал на другой его стороне фигуру в черном костюме. Он сделал пару шагов, прежде чем его остановил окрик дежурившего в доме Ашубы полицейского:

– Стой! Не двигаться! Стрелять буду!

Ираклий не видел, вооружен ли этот человек. Обратный путь в подвал занял у него мгновения. Он схватил металлическую трубу с завальцованным краем и, став сбоку от лестницы, ждал, когда полицейский, окрикнувший его, спустится. И когда его ноги оказались на уровне головы Ираклия, беглец со всей силы ударил его трубой по голени. Он сломал полицейскому ногу. Боль была настолько острой, что полицейский упал на бетонный пол, потеряв сознание.

Ираклий вооружился его «кольтом». Оружие придало ему уверенности. Он выстрелил, не мешкая, едва свет наверху заслонила чья-то тень. Теперь ему было плевать, попадет ли он в родственника или чужака. Ему в голову влезала сумасшедшая мысль: «Одним родственником больше, одним меньше». Он был готов ответить утвердительно на вопрос, он ли убил своего брата: «Да. И собираюсь устроить пикник на его могиле».

В ответ прозвучало шесть выстрелов. Второй полицейский опустошил барабан своего кольта. Но путь в подвал ему был заказан. Если только через гаражные ворота. Он неосмотрительно громко, как будто докладывал самому Ираклию, в двух словах обрисовал обстановку и запросил подмогу.