Ярость валькирии - Ирина Мельникова

— Неужели ты позволишь себя примитивно облапошить? — усмехнулся Иван. — Ладно Беликов, ладно Быстрова! Те хоть живут по законам рынка, но тебя нагрела абсолютно тупая и гнусная тетка. И ты спокойно спустишь это на тормозах?

Почему-то он не воспринял серьезно ее обиды на конкурентов, а среагировал на такую мелочь, как сделка с журналисткой. Мария удивилась, но тут же забыла об этом.

Племянник склонился совсем близко. Его глаза утратили восхитительно голубой цвет. Они были серыми и холодными, как остывшие в камине угли. Мария отпрянула и часто заморгала, словно ее ударили. Коньяк, казалось, вобрал в себя все тревоги, но ярость в тот сосуд не поместилась и снова вырвалась наружу.

В отличие от Валерия и Юлии расправа с журналисткой и правда не требовала особых трудов. Стоило лишь позвонить в редакцию и потребовать избавиться от Гавриловой, пригрозив отозвать рекламу. Журналистов в городе много, особенно безработных, и они с радостью бросятся на освободившуюся вакансию. Но с этим можно подождать. Малая жертва не принесла бы Сотниковой должного удовлетворения.

— А вот и не позволю! — Она ударила кулаком по столешнице. — На каждую крысу свой капкан найдется!

Алкоголь притупил чувство опасности, и теперь ей море было по колено. Мария лихо подмигнула племяннику, нашла в списке контактов номер Валерия Беликова и нажала на кнопку вызова абонента.

— Здравствуй, Валера! — сказала она весело. — Надеюсь, я тебе помешала?

— Что нужно? — отнюдь не любезно осведомился Беликов.

— Просто хотела узнать, как ты себя чувствуешь? — хохотнула Мария и полюбопытствовала: — Как там молодуха твоя? Расстроилась, поди? Или ничего? Пережила?

— Мария Ефимовна, вам бы проспаться сначала!

— Мне бы — да! А тебе на хрен пойти бы со своими желаниями, Беликов! Ничего ты не получишь, понял? Хоть убейся, не отдам тебе салон!

Вопреки ожиданиям, Беликов не стал ругаться или угрожать. Пакостливая супруга тоже не возникла на заднем плане и не стала верещать в трубку. Вместо этого Беликов просто сбросил звонок.

— Ишь, гадина! — удивилась Мария. — Разговаривать не хочет!

— Хорошо вы ему врезали! — одобрительно сказал Иван и подлил тетке коньяка.

Мария залпом выпила, зажмурилась, втянула носом воздух и вновь подмигнула племяннику.

— Верке позвоню, — и протянула руку. — Дай-ка свой телефон. Она знает мой номер и не ответит.

Иван с неохотой подал ей смартфон.

Но Вера оказалась предусмотрительнее. В трубке вновь поведали, что абонент находится вне зоны действия сети. Мария досадливо поморщилась.

— Телефон отключила, гадюка! Ну, ничего, ничего! Ванюша, поищи в Интернете ее домашний номер. Надеюсь, она его не засекретила?

Иван послушно метнулся к компьютеру и спустя несколько минут вернулся.

— Тут два номера, — сказал он и протянул ей бумажку. — Оба зарегистрированы на Гаврилову. Где-нибудь она точно окажется.

Мария откашлялась и набрала первый номер, сверяясь с тем, что был записан на бумаге. Выслушала длинные гудки и набрала второй.

К телефону почти сразу подошел Кречинский. Сдавалось, он был изрядно навеселе, поскольку долго не мог понять, кто говорит и что от него нужно, а когда сообразил, ужасно обрадовался:

— Мария Елисеевна! Я так рад! Благодетельница вы наша! — Язык его заплетался, и некоторые слова трудно было разобрать. — Целую ручки, дорогая! Я ваш! Я всегда ваш!

— Ефимовна я! — Мария довольно грубо прервала поток косноязычия. — Пригласите Веру к телефону!

— Ефимовна? Надо же! А Веры нет! Ушла! Покинула! — признался Владимир и сокрушенно вздохнул: — Один я в мастерской! Как перст! Как камень на распутье, Мария Евграфовна!

— Ефимовна! Когда она вернется?

— Ну да, Ефимовна! Какое прекрасное отчество! И вы прекрасны! Вы — моя царица! Вы должны… Нет, вы обязаны приехать и позировать для моего полотна. Ведь вы — настоящая! Вы понимаете? Вы — настоящая славянская богиня! Лада моего сердца! Я хочу писать вас голой. Понимаете? Голой! Совсем! В водопаде распущенных волос, которые не скрывали бы вашей наготы! Понимаете?

Даже во хмелю Мария подумала, что говорит с ненормальным.

— Понимаю! — сдержанно ответила она и уже собралась выключить телефон, но услышала горячечный шепот:

— Так вы приедете? Вы же приедете, правда? Прямо сейчас? Да?

— Приеду, — буркнула она. — Диктуйте адрес!

Иван смотрел на нее исподлобья и явно ничего не понимал. А Мария мрачно сказала в пустоту:

— Уж я тебе попозирую. Век помнить будешь!

Взгляд ее утратил пьяную бесшабашность, и она приказала:

— Иван, отвезешь меня к художнику и подождешь во дворе!

— Но, тетя! — пытался он возразить. — Куда на ночь глядя? Да и не в себе вы немного!

— Указывать вздумал? — взбеленилась Мария. — Не посмотрю, что взрослый! Кому сказала, выводи машину!

Племянник молча кивнул, Мария отметила краем глаза, как побледнели его щеки и сузились глаза, но не придала этому значения. Отходчив Ванюша, не умеет долго злиться. А в душе у нее все ликовало. Она уже знала, как уязвить коварную журналистку. И прежде чем выйти к машине, открыла бар и достала непочатую бутылку водки…

Владимир Кречинский пребывал в запое третий день и не собирался всплывать на поверхность бытия. Пить он начал еще дома с пятничного вечера, пока Вера не взъярилась и не выгнала его вон. И куда же пристало податься бедному художнику, как не в свою мастерскую? Вера переживала творческий кризис, поскольку переоценила свои силы. Здраво раскинув мозгами, она поняла, что компромат на Беликова, соразмерный с суммой гонорара, нарыть не получится, а значит, и рассчитаться с Марией Сотниковой не выйдет. И связи у Веры были уже не те, и репутация оставляла желать лучшего. Нашлись бы, конечно, люди, которые могли поделиться с ней нужной информацией, но они или опасались связываться с Гавриловой, или просили за услуги такие деньги, которых Вера не держала в руках даже в день зарплаты. Да и от пятидесяти тысяч остались жалкие крохи, потому что Вера не сдержалась и купила себе шубку из стриженого кролика, крашенного «под бобра».

Дни, когда супруга бесилась, были, по мнению Владимира, хуже критических. Лет пять назад врачи поставили ей диагноз «Истерическая психопатия», и этим все объяснялось — и приступы беспричинной ярости, и слезливость, и жажда всеобщего внимания, и чрезмерная обидчивость на то, что ее не ценят и не понимают. В моменты приступов Вера себя не сдерживала и никого не жалела. Если в младые лета снимала агрессию алкоголем, то, бросив пить, словно перекрыла клапан выхода злости, отчего ее иногда распирало, как кипящий котел. И коли его содержимое вылетало наружу, то ранило прежде всего самых близких людей. Воевать с ней было бесполезно, поэтому Владимир старался сбежать из дома, оставляя на растерзание беззащитную старуху — Верину мать.