Крестовский душегуб - Сергей Жоголь

было овальное лицо, довольно пухлый рот, свои светло-русые волосы Ромашко зачёсывал на левый бок, китель капитана был застёгнут на все пуговицы. Шувалова слегка смутил блеск сапог Ромашко. Наверняка щётку и ваксу дал ему кто-нибудь из сотрудников охраны. Надо будет самому ещё раз проинструктировать охрану, а то как бы кто-нибудь ещё не умер от остановки сердца.

Войдя в кабинет, Ромашко остановился перед столом, заложил руки за спину и плотно сжал губы. Было видно, что он совсем не склонен к общению с коллегами. Тем не менее капитан окинул комнату цепким взглядом и, увидев Корнева, сидевшего в углу, явно удивился. На Зверева капитан даже не посмотрел. «Что ж, – рассуждал Шувалов, – надеюсь, я всё же сумею доказать нашему Зверю, что я не ошибся и перед нами всё-таки Дитрих Фишер».

– Приступайте! – приказал Корнев, когда молчание затянулось.

– Фамилия! Имя… – начал было Шувалов, но арестованный его перебил:

– Может быть, хватит уже! Вы же все здесь прекрасно знаете, кто я! Объясните же наконец, что здесь творится и в чём меня обвиняют!

– Вас обвиняют в двойном убийстве, – Шувалов старался говорить спокойно.

– Леонида Комелькова и сержанта Лычкина.

– Ах вон оно что! И почему же вы так в этом уверены?

– Чтобы ответить на ваш вопрос, я должен получить ответ на свои вопросы. Я снова спрашиваю: кто вы такой? Точнее, каково ваше настоящее имя?

Ромашко вздрогнул, и это не ускользнуло от Шувалова.

– Я Кирилл Егорович Ромашко, уроженец посёлка Клетня Брянской области, – словно по заученному принялся разъяснять арестованный. – В 1937 году поступил в Ленинградское пехотное училище, начал службу в войсках Западного фронта командиром пулемётного взвода. В начале войны командовал ротой…

– Всё это есть в вашем личном деле, – перебил капитана Шувалов. – Вы в соответствии с вашей должностью вполне могли иметь к нему доступ.

– Моих родителей расстреляли в сорок втором за пособничество партизанам!

– Это тоже есть в вашем деле!

– Отправьте запрос в училище! Там есть данные обо мне!

– Все архивы сгорели, так что доказать то, что вы говорите правду, не представляется возможным!

– Тогда отправьте запрос в штаб фронта! Там наверняка остались документы, подтверждающие то, что я проливал кровь за Родину. И вообще, почему я должен перед вами отчитываться?

– А вот почему! – Шувалов показал Ромашко фото, которое всё это время прикрывал рукой. – Не все документы ленинградского архива сгорели! Видите этого курсанта?

Ромашко напрягся, нерв на его щеке дёрнулся, капитан задышал чаще.

– Кто это? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Тот, за кого вы себя выдаёте!

– Вы заблуждаетесь! Я Кирилл Егорович Ромашко, а этого парня с фотографии я не знаю!

Арестованный отвернулся и тут же встретился глазами со Зверевым. Шувалов увидел, как у того напрягся рот, как сверкнули его глаза под густым навесом бровей. Зверев подался вперёд и, вцепившись в китель Ромашко, буквально вжал арестованного капитана в стену.

– Ты долго собираешься нас здесь мурыжить, сука? Мы знаем, кто ты, и не рассказывай нам сказки! Ты Дитрих Фишер – оберштурмфюрер СС! Ты повинен в гибели сотен людей в Крестах! – Зверев ослабил хватку и отступил. Тот с облегчением вздохнул. В этот самый момент Зверев ударил арестованного Ромашко в лицо. Он бил не кулаком – ладонью, но удар был таким хлёстким, что из носа капитана тут же брызнула кровь.

– Пашка! С ума сошёл? – выкрикнул Корнев, но Зверева было уже не остановить.

– Вы тут что, все с ума посходили? – кричал Ромашко. – Я не знаю никакого Фишера! Я не был ни в каких Крестах!

– Ты знаешь, кто я такой? – процедил Зверев и вынул из кармана пиджака пистолет. Корнев и Шувалов встали со своих мест. – Сидеть! – рявкнул Зверев и приставил пистолет ко лбу Ромашко. Шувалов и Корнев застыли. – Повторяю вопрос: ты знаешь, кто я?

– Ты опер… простой опер… да как ты смеешь? – попытался возразить Ромашко.

– Ты знаешь, как меня называют?

Зверев говорил тихо, но его голос слышали все присутствующие. Шувалов боялся даже пошевелиться.

– Последний раз повторяю вопрос, – процедил Зверев.

– Зверем… – словно побитый щенок процедил Ромашко.

– А знаешь почему?

Не ответив, Ромашко стал оседать и вскоре уже сидел на полу. Пистолет всё ещё был прижат к его щеке. Свободной рукой Зверев достал из-за пазухи фотографию и сунул её в лицо Ромашко.

– Видишь эту девочку?

– Да… да, конечно! Она что, тоже погибла в Крестах? Но вы ошибаетесь! Я ни в чём не виноват! Я не Фишер…

– Ты – Фишер, сволочь! Признайся, тогда я, может быть, тебя не убью! Ты Фишер! Ты убивал людей, издевался над ними, делал свои гнусные опыты! Ты Фишер, признавайся, или я стреляю. Считаю до пяти!

– Я не Фишер!

– Раз… Два… Три…

Зверев пригнулся и прошептал что-то на ухо Ромашко, то съёжился ещё сильнее.

– Четыре! – Зверев взвёл курок и потянул спусковой крючок.

– Пять!

Раздался сухой щелчок – пистолет не выстрелил, Зверев снова взвёл курок…

– Я Фишер! Фишер… мать вашу! Это я убивал людей в Крестах! Сволочи! Сволочи! Что же вы делаете? – сквозь спазм прокричал Ромашко и, прижав ладони к лицу, зарыдал. Зверев снова спустил курок. Выстрела опять не последовало.

– Нет!!! Пожалуйста, нет! Не стреляйте! Я же сознался! Вы же обещали… – Он уже не пытался выглядеть героем. Он плакал, губы его тряслись.

На форменном галифе Ромашко проявилось тёмное пятно. Шувалов с презрением посмотрел на арестованного и отвернулся. Корнева трясло от злости. Казалось, что он вот-вот набросится на Зверева, а тот, спокойно убрав пистолет в карман, достал пачку и закурил.

– Пусть уведут арестованного, – выдохнул с облегчением Зверев.

– Конвой! – рявкнул Шувалов и вытер ладонью вспотевший лоб. В кабинет вбежал конвойный. – Уведите его и пусть кто-нибудь уберёт это. – Шувалов, прикрывая лицо платком, указал на мокрое пятно, образовавшееся возле стула, на котором сидел арестованный.

* * *

Они сидели в кабинете начальника милиции, Шувалов и Зверев курили, а сам Корнев пил маленькими глотками чай из гранёного стакана в алюминиевом подстаканнике. Опустошив стакан и втянув ноздрями сладковато-горький запах «Казбека», подполковник строго спросил:

– Теперь объясни мне, зачем ты устроил весь этот спектакль? Когда ты сначала ударил его, а потом ещё и спустил курок, я был готов тебя убить.

Зверев ответил без намёка на усмешку:

– Чего ж не убил?

Корнев замялся, прокашлялся, металла в его голосе тут же поубавилось:

– Ты добился его признания, но у меня складывается впечатление, что ты всё ещё не веришь, что Ромашко и Фишер одно и тоже лицо.

– Ромашко не Фишер, и теперь я знаю это наверняка, – заявил Зверев.

– Откуда? Откуда ты это можешь знать?

– Этот Ромашко не отличается