Розы на руинах - Вирджиния Клео Эндрюс

Я с печалью и унынием поглядел на Джона. Мне было весело и не хотелось читать всякие мрачные книги. Я взглянул на Джона с той печалью, какую почувствовал бы Малькольм к старой больной женщине, которая не может говорить без свиста и пришепетывания. Но я сел и начал читать.

Я оторвался от рукописи и взглянул на Джона, стараясь понять все эти длинные слова, которые для меня ничего не значили.

– Понимаешь ли ты, что Малькольм говорит тебе, мальчик? Он говорит: неважно, насколько ты ненавидишь женщин, все равно властвовать над ними – наслаждение, но дорогой ценой, мальчик, очень дорогой ценой оно покупается. К сожалению, Бог наделил человека греховными желаниями, и ты должен подавлять их, когда будешь взрослеть. Затверди в уме и никогда не забывай: женщины будут причиной твоей погибели. Я знаю это. Они погубили меня; они держали меня, как слугу, всю жизнь, когда я должен быть гораздо большим.

Я встал и ушел; я устал от Джона Эймоса и его слов. Я шел к своей бабушке, которая любила меня больше, чем любит Бог. Больше, чем кто-нибудь на земле. Она любила меня такого, каким я был. Она так меня любила, что даже сочинила, будто она настоящая моя бабушка, хотя я знал, что этого просто не может быть.

* * *

Суббота – лучший день недели. Мой отчим оставался дома, и мама была счастлива. Мама наняла тупую ассистентку, чтобы та помогала ей по субботам в балетной школе, а сама только тем и занималась, что прихорашивала и наряжала Синди. Будто кому-то интересно, как эта Синди выглядит. Джори в субботу ездил в балетную школу, чтобы увидеться со своей дурочкой-подружкой. Днем он приедет и разрушит все мои планы. А у меня было много планов. Повидать Эппла. Посидеть на коленях у бабушки, и чтобы она попела мне свои чудесные песни. Утро обычно проходило незаметно во всех этих делах.

Джон Эймос каждый день рассказывал мне, как стать таким, как Малькольм. И я чувствовал себя все взрослее и сильнее.

В это утро Синди купили новый пластиковый плавательный бассейн. Старый для нее был недостаточно хорош. Мерзкой девчонке покупали все новое, даже новый полосатый красно-белый купальный костюм с красными ленточками, которые завязывались на плечах. Она все время пыталась развязать эти маленькие бантики!

Джори вскочил и побежал в дом за камерой, чтобы запечатлеть это. Щелк! Он передал камеру маме.

– Сними меня с Синди, – попросил он.

Конечно, она счастлива, что он попросил ее, ведь он будет на фотографии вместе с Синди. Они даже не спросили меня, хочу ли я сняться с ними. Видно, слишком часто я набычивался, высовывал язык, кривил презрительно лицо. Все уверены, что Барт способен все испортить.

Проклятые кусты исцарапали мне руки и ноги. С кустов на меня сыпались насекомые. Ненавижу насекомых! Я давил их, шлепал по телу, пробираясь сквозь кусты, пока эта слюнявая девчонка радовалась, плескаясь в бассейне.

Когда они попытаются увезти меня из Диснейленда на восток, я убегу, поймаю машину и вернусь домой, чтобы ухаживать за Эпплом. Так бы сделал Малькольм. Мертвецам все равно. Они не обидятся, если я не положу цветов на могилу. А мерзкая бабушка Джори будет даже рада, что меня нет.

Я подбежал к дереву, залез на стену, спустился и подошел к будке Эппла, который рос и с каждым днем становился все больше. Я бросил ему печенье, и оно вмиг исчезло. Эппл прыгнул на меня, и я упал.

– А теперь съешь эту морковку – вместо чистки зубов!

Эппл понюхал морковку. Завилял хвостом. Подпрыгнул и выбил морковку из моих рук. До сих пор так и не научился играть в лошадиные игры.

Я запряг Эппла в новую тележку для пони, и мы объехали весь двор.

– Н-но! – кричал я. – Смелее, поймаем этих ворюг! Беги вперед, мой верный конь, нам надо успеть до захода солнца!

Я заметил тень, мелькнувшую среди холмов. Быстро повернулся и выстрелил! Так и есть: индеец! Сниму скальп! Индейцы преследовали нас, пока мы не оставили их далеко позади. Холмы сменились знойной пустыней. Мучимые жаждой, мы искали оазис. А увидели мираж.

Вот она, женщина из миража. В развевающихся черных одеждах она шла поприветствовать нас возле своего жилья…

– Воды… – простонал я. – Чистой, холодной воды…

Я развалился в шезлонге и с наслаждением вытянул свои длинные и худые запыленные ноги… Высыпал песок из обуви.

– Пива, – приказал я салунной девушке.

Она быстро принесла мне холодное-прехолодное коричневое, пенящееся пиво… Оно обожгло мне живот, как крапива, и я подмигнул девушке:

– Какая красотка! Что ты делаешь в таком тухлом месте?

– Я местная. Разве не помнишь, старина Сэм? – Она опустила глаза и повела ресницами. – Но когда приходят трудные времена, женщина берется за любую работу.

Она подыгрывает мне! Какая чудесная у меня бабушка! У меня никогда еще не было товарища по играм.

Я дружески улыбнулся ей:

– Поставь в стойло Эппла. Смотри, чтобы он не умер, я им дорожу.

– Милый, это уже нехорошо для игры. Нездорово для тебя так часто говорить о смерти. Пойди-ка лучше ко мне – я спою тебе.

Как хорошо! Я люблю, чтобы меня укачивали, как ребенка. Я свернулся у нее на коленях, положил голову ей на грудь и слушал ее песни. Она качалась в своем кресле, и я все больше впадал в забытье. Я повернул лицо так, чтобы рассмотреть под вуалью ее черты. Неужели я полюблю ее больше мамы? Я подглядел, что волосы бабушки под вуалью совсем серебряные, только кое-где просвечивают золотые пряди.

Не хочу, чтобы мама старела и ее волосы стали седыми. Она каждый день оставляет меня ради этой Синди, забывает про меня из-за своих дел. Отчего Синди появилась у нас и испортила мне всю жизнь?

– Пой еще, пожалуйста, – прошептал я, когда она окончила. – Ты любишь меня больше, чем мадам Мариша любит своего Джори?

Если только она скажет: да, гораздо, гораздо больше, – я не знаю, что сделаю для нее.

– А бабушка Джори очень любит его?

Мне показалось, в ее голосе прозвучала ревность. Меня охватило бешенство. Она заметила это и начала целовать меня. Поцелуи были сухими из-за этой вуали.

– Ба, мне надо тебе что-то рассказать.