Я – сталкер. Синдром героя - Александр Тихонов

– Опасайся его… Биргвида, – вдруг зашелестел мертвяк. – И Стеценко… Всех, кто служит Хозяевам.

– Я осторожен, – Иванов натянуто улыбнулся, – знаешь, зачем я воскресил тебя?

– Нет.

– Мне нужно знать, как ты сумел убедить секту «Ветер» в том, что являешься их лидером, Грешником?

– Хочешь занять моё место?

– Хочу. Так как?

– Я уже мёртв, поэтому могу не отвечать. Ты ничем меня не запугаешь, Витя.

Иванов скрипнул зубами и медленно произнёс:

– Через сорок восемь часов у тебя начнёт отмирать мозг. Через семьдесят два ты потеряешь память и станешь обычным зомби. Через девяносто часов потеряется всё человеческое, но я не думаю, что зомби с расколотой черепушкой проживёт дольше суток. Ты умрёшь. Уже умер. Единственное, чего ты боишься, – уйти бессмысленно и глупо. Если не расскажешь – так и будет. Но если поделишься знанием, я продолжу твоё дело. Это будет победа. Твоя победа над смертью!

– Что ты хочешь знать?..

– Мне нужны все ресурсы. Секта «Ветер», группировка «Легион», бойцы проекта «Воин». Как ты их контролировал?

– Через псиоников… – Кривошеев закашлялся. – И с помощью сборок из артефактов… Возьми бумагу и ручку, я всё тебе расскажу.

* * *

Иногда мне снятся странные сны. Эпизоды из прошлого переплетаются в них с причудливыми фантастичными картинами. Вот и теперь, пребывая между беспамятством и реальностью, я видел яркие образы, картинки из далёкого и не очень далёкого прошлого. Чудился блокпост, на котором довелось служить командиром пулемётного расчёта, а позже – примерить на себя роль командира «отметки».

– Их двое, – говорил Саныч – мой «замок», которого несколько лет спустя я взял в свою группу военсталкером. Саныч погиб из-за взрыва, уйдя в увольнительную, но это позже, годы спустя. А пока он шел по коридору, докладывая мне. Я видел себя со стороны – сопливого юнца, которому доверили управление одним из ключевых блокпостов.

– Попытались пробраться на блокпост во время пересменки. Знали расписание…

– Да-да. Пересменка, – крутил я в голове скользкую, как мокрый камень, мысль, – на таких блокпостах раз в неделю в определенное время проходит пересменка, и личный состав меняется.

– Дождались, – продолжил Саныч, – перебрались через минные заграждения, вошли на территорию и столкнулись нос к носу с нашими бойцами. Мы загодя приехали на блокпост, никто знать не мог. Одного скрутили, второй ранил бойца и убежал.

– Кого ранило?

Саныч назвал фамилию контрактника, которому прострелили руку.

– Фигня, – констатировал он, – оклемается.

– А нашего пойманного как величать?

– Не колется… Откатали пальцы, пытаемся по базам «пробить». Минут через десять закончим. Он офицера требует, так что попробуй, может, что и выйдет. – И вдруг сменил тему разговора: – Слышал, что вчера на седьмой «отметке» случилось?

– Ты про химеру? – я поёжился. – Жуть вообще… Теперь ищи-свищи эту гадину.

– Говорят, они вне Зоны не живут.

Я хмыкнул:

– Ну да, свежо предание. Показывай мне этого сталкера.

Мы тяжело прошагали по коридору, вошли в один из кабинетов, где за столом сидел парень чуть за двадцать, худощавый, с юношеской щетиной на щеках.

– Ваши люди мне палец выбили… – замямлил парень и поднял правую руку, большой палец на которой неестественно оттопыривался. Звякнули наручники.

– Вправь сам, – сказал, как отрезал, я. – Тебя как звать, герой-пионер?

– А вы офицер?

Я молча указал на шеврон.

– Макс.

– А фамилия у тебя есть, Макс?

– Зверев.

– Скажи мне, Макс… ты понимаешь, в какую заваруху ты попал? Проник на территорию блокпоста. Ты ведь сталкер.

– Я – нет… Я пришел из Надеждинска.

– Один хрен, – я сел на край стола, азартно, с весёлой злобой глядя на него, – ты понимаешь, что гарантировал себе семь лет «строгача»? Понимаешь? И это если оружие твоё не окажется засвеченным в «мокрухе».

Этот сон – крик моей совести. Она вопит, требует покаяться в содеянном и не содеянном. Поэтому я увидел Максима Зверева, сидящего на блокпосту, потом – профессора Анатолия Шилова, погибшего на том же блокпосту годы спустя, и, наконец, Мишку Верещагина – старого друга, когда-то вывезшего меня, раненого, из Зоны на изрешеченном броневике. Все они вошли в мою жизнь и изменили её. Болотник, мудрый человек, сказал, что у меня просто нервы разболтаны вконец и надо отдохнуть. Это в Зоне-то?

Мне грезился дом проводника Поляка, чья дочь погибла во время атаки мутантов на Надеждинск. В полупустой комнате, где из убранства – лишь старый диван, накрытый затхлым пледом, книжный шкаф и стол с двумя стульями, стояло фото в рамке. Улыбающаяся девушка по имени Аня. Подойдя ближе, я увидел, что на снимке не дочка Полякова, а моя бывшая. В руке у неё пистолет. «Я жена Миши Верещагина…» – зазвучал в мозгу голос. Это всё разные люди, разные картинки, разные части пазла! Снится ли мне это? Или я давно уже нахожусь под воздействием мутанта? Снится ли…

Перед мысленным взором возникла панельная трёхэтажка в центре Надеждинска, крохотная кухонька. За столом, спиной ко мне, сидел человек в форменной зелёной рубахе, низко склонившись над тарелкой борща. Я подошел ближе, удивляясь тому, что могу управлять своими движениями во сне. Раньше всегда думал, что сон как кино внутри головы: смотреть – смотри, руками не трогай. Вблизи стало ясно – человек, сидящий за столом, мёртв. Упал лицом в тарелку с супом.

Не понимая, что делаю, дёрнул мертвеца за плечи, и тот вдруг закашлялся, повалился на пол, переворачивая стул и сметая со стола скатерть с тарелками, чашками, ложками. Сквозь нестерпимый звон бьющейся керамики и соприкасающегося металла я отчётливо различил его голос.

– Жура? – спрашивал недавний мертвец. – Ты?

Картинка сменилась, и вот я уже стоял на лестничной клетке. Рядом – Саныч. Стояли, курили. Вернее, курил Саныч. Дымил как паровоз. Одну за другой, с фильтром – свои и без фильтра – оставшиеся от отца. Я лишь вдыхал терпкий табачный дым и наблюдал, как нервно подрагивала рука с сигаретой, как рос на кончике тлеющей бумажно-табачной трубки столбик пепла. Рос-рос – и рассыпался, когда нервный тремор проходил по телу Саныча в очередной раз. Он перевёз отца в Надеждинск сразу, как только устроился на службу в Рубеж. Военному сталкеру по закону полагалось ведомственное жильё, страховка и много чего ещё. Его отцу, ветерану войны, – скромная пенсия и доживание последних лет в коммуналке на окраине Читы. С дядей Сашей, моим тёзкой и большим весельчаком, познакомились после того, как Саныча перевели в мой отряд. Подтянутый седовласый мужичок лет шестидесяти, как мне тогда показалось, принёс бутылку коньяка – поздравить сына с назначением. Выпили, разговорились. Оказалось, вовсе не шестьдесят дяде Саше, а без малого девяносто три.