Итальянский любовник - Шэрон Кендрик

– Не полстраны! – начала она непроизвольно, но остановилась, увидев его лицо. – Это для того, чтобы помочь женщинам понять, как это легко, – попыталась объяснить она.

– А как насчет самого рабочего процесса? – с жаром спросил он. – Может быть, ты собираешься позволить съемочной группе, состоящей из мужиков, снимать и сами роды, чтобы зрители поняли, "как это легко"?

– Ну уж нет. Конечно, нет!

– Ты уверена?

– Абсолютно.

Да, в прозорливости Луке не откажешь. На самом деле этот вопрос обсуждался на одном из постановочных совещаний. Ева категорически отклонила это предложение.

– Полагаю, ты считаешь меня старомодным.

– Пожалуй.

Но за его старомодностью скрывалось другое качество – он защищал ее, и это вызвало у нее радостный трепет.

– Я не желаю, чтобы зрители видели то, что является сокровенным. Это принадлежит только матери и отцу, то есть нам с тобой, Ева.

Ну да. Если не считать того, что «нас» не существует. Переполненная ноющим чувством страстного желания того, чего не может быть, Ева закрыла глаза.

Он посмотрел на нее. Она была бледна. И снова бурлящая ярость заклокотала в нем. Какого черта она лежала там, под прицелом камер, с ребенком в животе? Как он мог допустить такое?

– Я приготовлю чай, – сказал он.

Она слышала, как он гремел посудой на кухне, а когда вернулся с подносом, брови его были нахмурены.

– Как бы то ни было, зачем ты делала УЗИ на таком сроке?

Она пожала плечами.

– Так положено.

– Ты уверена?

Она кивнула, все еще не разжимая век.

Он сел, взял ее руку и задумчиво начал поглаживать. Ева открыла глаза. Это была такая мелочь. Такая незначительная мелочь. Но она показалась ей раем.

Ее тело истосковалось по ласке и прикосновениям.

Она встретилась с ним глазами, и больше всего на свете ей захотелось, чтобы он прижал ее к себе, обнял и приласкал. Но он не сделал ни того, ни другого, а его черные глаза были задумчивы, бдительны и насторожены.

– Надолго еще у тебя контракт на участие в этом шоу?

Кругами, неторопливо он водил пальцем по ее руке.

Она сглотнула. Не переставай прикасаться ко мне, молила она.

– Кончается третьего числа.

– На следующей неделе.

Она кивнула.

– Потом я ухожу в отпуск. После рождения ребенка начну присматривать другие варианты.

– Ева, – он сделал паузу, – ты довольна тем, чем занимаешься?

– Ты имеешь в виду мои телепрограммы?

– Это часть того. Я говорю о жизни здесь в целом. Какие у тебя мысли на будущее? Что ты думаешь о будущем, сага mia?

Он не называл ее так уже очень давно, и ей захотелось зарыдать от страшного желания. Желания того, что у нее могло быть. Но того, чего не было.

– Это похоже на то, когда садишься на карусель и не можешь потом слезть с нее, – призналась она, и в тот момент ее не трогало, что эти слова демонстрируют ее уязвимость.

Она и правда чувствовала себя уязвимой, ведь беременные женщины имеют на это право, разве нет? Ей до смерти надоело быть отважной, сильной, справляющейся со всем. Она хотела, чтобы Лука был ей опорой, если не в тонком мире эмоций и чувств, то хотя бы материально. Да и не много ей нужно.

– Будущее? Об этом я еще не думала. Но теперь…

Ее голос стих.

– Теперь?

– Понимаю, что должна подумать об этом. Но пока я больше ничего не знаю. О, Лука!

К ее ужасу, у нее из глаз полились слезы. Она прикусила губу и попыталась остановить их, но не смогла. Его лицо исказилось от боли. Он прижал ее к груди и начал водить рукой по ее мягким волосам, пытаясь как—то успокоить.

– Тес, не плачь, Ева. Не надо плакать, сага mia. Нет причины для слез. Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Она уткнулась мокрой от слез щекой в его воротник и почувствовала себя в безопасности. В его сильных мужских объятиях никто и ничто не сможет причинить ей боль. Во всяком случае, никакие внешние силы не смогут, но боялась она лишь одного – боли в сердце.

Она отстранилась от него, вытирая щеки рукой.

– Извини, – по—детски шмыгая носом, сказала она.

– Не надо извинений.

Он кончиком пальца смахнул последнюю слезинку с ее щеки. Как бы удивилась она, если бы узнала, что ему нравилось наблюдать ее слабость. Ее слабость означала, что теперь на первый план выйдет его сила, а это ему было важнее всего.

– А что произойдет, если ты скажешь им, что не хочешь возвращаться на работу? По крайней мере, в обозримом будущем?

– Вероятно, это будет концом моей карьеры. У зрителей очень короткая память.

– Да, твоя карьера. Твоя проклятая карьера, – тихо сказал он. – А когда родится ребенок? Кто будет ухаживать за твоим сыном или дочерью, если каждый день машина будет уносить тебя в студию?

Она взглянула на него. Он был так близко, так близко для поцелуя, но она не осмеливалась.

– Я уже ничего не знаю, – прошептала она. – Даже не знаю, насколько мне нужна моя карьера. – Ее глаза вызывающе сверкнули. – Полагаю, это для тебя шокирующее признание?

Это было лучшее, что он слышал от нее за последнее время, но он был слишком умен, чтобы признаться в этом.

– Почему же! С какой стати?

Она пожала плечами, размышляя о том, что женщина, которая так его привлекала, была умной, целеустремленной карьеристкой.

– Славная у меня работа, но все же слишком меня ограничивает.

– Ни одна работа не должна ограничивать человека. Но ты не ответила на мой вопрос, – настойчиво продолжал он. – Что будет, когда родится ребенок?

– У меня нет выбора. Я должна работать.

– Вот здесь ты ошибаешься, Ева. У тебя есть выбор. Ты можешь переехать в Италию. Если станешь моей женой.

Наступила долгая мертвая тишина.

– Постой, – сказала она после паузы. – Ты действительно так думаешь?

– Я никогда не говорю того, чего не думаю. И поверь мне, что дважды я такие вещи не предлагаю.

Она откинулась на подушки.

– Я просто пытаюсь понять, это правда?

– Правда ли это? – Он провел пальцем вдоль линии ее подбородка. – Я хочу, чтобы ребенок родился в Италии. И я хочу смотреть, как он растет.

По крайней мере, он не врал. Не говорил, что любит ее, что жить без нее не может.