Сетерра. 3. Зенит затмения - Диана Ибрагимова

* * *

Материк Намул, Царство Семи Гор, г. Унья-Панья, 5-й трид 1020 г. от р. ч. с.

Странное чувство подвигло принца взойти на борт «Мурасаки» вопреки страху и давлению. Нико прекрасно понимал, что не готов стать Седьмым и возглавить шествие. Он знал, что не подходит на роль духовного лидера для своего народа. И что план старика, по сути, невыполним.

И все-таки он был здесь, а не где-то еще. И каждый день проводил за разработкой стратегии, которой боялся.

Странное чувство не позволило Нико остаться в стороне. Судя по словам Астре, это и называлось совестью.

На стене каюты мирно тикали часы – искусная вещица из стекла, золоченого металла и розовой эмали. Плоский круг с блестящими цифрами держали два вставших на задние ноги слона, а над ними по тонкой проволочке ползал туда-сюда шарик, изображающий солнце. С каждым часом он сдвигался на одно деление вправо и к ночи должен был достичь хобота «западного» слона, а наутро вернуться к «восточному». Вдобавок, эта пародия на светило медленно поворачивалась вокруг своей оси, дабы к третьим суткам явить зрителю черную сторону.

Под часами располагался механический календарь, и отсчетный кружок в нем застыл на двадцать первом числе. Уже трид прошел с тех пор, как «Мурасаки» покинул порт Еванды, а Нико все еще бесился, глядя на судмирские предметы. Пароход и все его наполнение сделали на родине врагов, поэтому находиться здесь было тяжело. Но ни в одной другой стране еще не изобрели настолько быстроходных судов.

Со времен шторма жизнь на «Мурасаки» не отличалась разнообразием. Все постепенно знакомились и занимались рутиной. Сиина поставила женщинам задачу перешить белую ткань, закупленную Клецкой, в балахоны всех размеров. Яни старательно думала о хорошем и радовалась, когда погода была особенно ясная. Генхард тоже перестал хандрить, узнав о своей немаленькой роли в плане, где ему надо было изобразить настоящего соахийца, поэтому при любом удобном случае раздевался до штанов и загорал, чтобы кожа стала смуглой, как у настоящих жителей Террая.

Марх обучался у остроухов метанию ножей, и суровые чаинские наемники даже немного оживлялись и спорили, пока занимались с ним. Неугомонный Шивил без конца донимал Дорри и в конце концов таки вывел его из молчанки. Конечно, не без помощи Сиины и Астре. Эти двое играли роль настоящих родителей. А их, в свою очередь, как умел поддерживал суровый Зехма.

Поздними вечерами, когда старшие примальи уходили спать, принц усаживался на полубаке, среди молодых вед, и учился их языку. Это было самое приятное из всего, что происходило на «Мурасаки». Девчонки всегда улыбались и старательно заигрывали, но принц не раздражался. Их беззаботность и железная вера в Матерь были чем-то за пределами его понимания. Ни одна из вед и бровью не повела, когда Нико рассказал им про идею с кругами. Их не смутило даже то, что во время шторма Природа не явилась на помощь. И что их душами управлял Астре.

– Так это Матерь его и послала! – заявила Унара. – Ты погляди, княжич, мы все живые и целые. А все почему? Да потому, что Природа нас под крылом своим держит! Вот погоди! Выйдем в поле, и она всем вам покажет, как жить надо! Вознесет нас и скажет: «Слушайтесь их! И по уму живите!» Это все, княжич, для того сделано, чтобы единая вера по всему миру настала! Материна вера!

Слушая их, Нико невольно успокаивался. Женщины вообще обладали какой-то магией успокоения, и она действовала гораздо лучше, чем лекарства Кайоши, которыми тот не упивался только потому, что это вредило способности ясно мыслить. Они с Астре все больше напоминали Тавара и Такалама. Но Нико не собирался дважды ходить по граблям. Он уже сделал для себя выводы и решил, что всего должно быть в меру, поэтому не принимал до конца ни одну, ни другую сторону.

Беседы с Клецкой о плане занимали бо́льшую часть дня, а то и ночи, и терпеть его общество столько времени было тем еще испытанием. Нико не отличался хорошим характером, но Кайоши оказался абсолютно невыносим. Он страдал без своего дара, и его выводил из себя тот факт, что Астре так и не научился управлять всеми подряд. Калека, в свою очередь, осуждал бессовестные предложения сына Драконов, которыми тот пытался облегчить задумку. Находясь в одной каюте с этими двоими, принц каждый раз чувствовал себя словно внутри грозового облака, и ему хотелось сбежать к ведам.

Уже сегодня вечером корабль должен был оказаться в водах намулийского порта, где ждал морозный колдун по имени Липкуд, сильный настолько, что его тело почти не повреждалось от прямого проявления духа. Глядя на провидца и Астре, потерявшего вторую руку, Нико боялся даже подумать, какой силой обладает шаман.

Клецка рассказывал о нем жуткие вещи. По его словам, колдун мог заморозить человека до смерти за пару мгновений. Принц даже вообразить такое не мог, хотя много чего слышал от старика. На Валааре ему не встретились настоящие примали, поэтому их способности вроде создания воды из воздуха до сих пор казались принцу выдумкой.

Нико пропустил даже то, как Астре управлял ведами во время шторма, поэтому глубоко внутри не верил в сказки о прималях. Куча доводов говорила об обратном, и разумом Нико это понимал. Но он вырос в месте, где колдуны даже снов о прошлом толком не видели, а главным волшебством считались фокусы ловких факиров. И вся эта болтовня – мол, веды остановили вулкан, Астре засыпал жертвенное ущелье, а Кайоши простерся духом на половину мира – до сих пор вызывала у принца улыбку. Факты и последствия били в лицо, но Нико не верил. Особенно в запредельную силу Липкуда, о которой Клецка распинался даже больше, чем о своей.

«Человек, способный заморозить кровь. Да конечно». Нико повернулся на бок и зашипел, задев подушкой разбитую губу. Все тело болело, но это было ничего по сравнению с тем состоянием, в котором принц находился в первые дни на корабле. Его трясло до тех пор, пока он не начал выплескивать переживания на тренировках. Правда, теперь, когда к этому присоединился Рори, личный способ медитации Нико превратился в довольно опасное мероприятие. И подтверждением тому были многочисленные синяки на теле.