Том 4. Пьесы. Жизнь господина де Мольера. Записки покойника - Михаил Афанасьевич Булгаков

mon enfant?[119] Каратаев убит. (Бредит.) Красавица полька на балконе моего киевского дома, купанье и жидкий колеблющийся шар, и опускаюсь куда-то в воду, и вода сошлась над головой. (Засыпает.)

Пленный русский солдат подкрадывается к костру и, воровски оглядываясь, начинает жарить кусок лошадиного мяса.

Французский конвоир (отнимает у него мясо). Vous avez compris, sacré nom! Ça lui est bien égal! Brigand! Va![120]

Дальний топот конницы, свист, выстрелы. Крики: «Les cosaques!»

(Бросая шомпол с мясом.) Les cosaques![121]

Пленный русский солдат. Казаки, казаки, Петр Кириллыч! Казаки. (Простирая руки.) Братцы родимые мои, голубчики.

Пьер, простирая руки, плачет. Темно.

Сцена XXVIII[122]

Дом Болконских в Москве. Та же комната, что во второй сцене. Следы разгрома. Вечер. Свеча. Наташа в трауре сидит в темном углу. Марья идет в трауре навстречу входящему Пьеру.

Марья. Да. Вот как мы с вами встречаемся. Я так была рада, узнав о вашем спасении. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени.

Пьер. Да, какая судьба!

Марья. Вы не узнаете разве? Наташа.

Пьер. Не может...

Марья. Она приехала гостить ко мне. Ей нужно видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.

Пьер. Да, да, так, так... Так он смягчился, успокоился. Он так всеми силами души всегда искал: быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Так он смягчился? Какое счастье, что он свиделся с вами.

Наташа. Да, это было счастье. (Встает, говорит взволнованно.) Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Мне только надо было видеть его, быть с ним. (Умолкает.)

Марья. Скажите, вы не знали еще о кончине графини, вашей жены, когда остались в Москве?

Пьер. Нет. Мы не были примерные супруги. Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся, всегда оба виноваты. Мне очень жаль ее...

Марья. Да, вот вы опять холостяк и жених. (Пауза.) Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали?

Пьер. Ни разу. Никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену — значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был в гораздо худшем обществе.

Наташа. Но ведь правда, что вы остались, чтобы убить Наполеона?

Пьер. Правда. (Пауза.) А ужасное зрелище. Дети брошены, некоторые в огне... Вырывали серьги...

Марья. Ну...

Пьер. Ну тут приехал разъезд и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.

Наташа. Вы, верно, не все рассказываете, вы, верно, сделали что-нибудь... (Пауза.) Хорошее.

Пьер (засмеялся). Говорят, несчастия, страдания. Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться чем ты был до плена или с начала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Впереди много! (Наташе.) Это я вам говорю. Ну прощайте, вам пора спать. (Встает.)

Наташа. Знаешь, Мари. Он сделался какой-то чистый, гладкий, свежий; точно из бани папа, бывало.

Марья. Он чудесный. Я понимаю, он — князь Андрей — никого так не любил, как его.

Наташа (вдруг гладит волосы Пьера). Стриженые волосы...[123] (Плачет, выходит.)

Пьер. Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь, но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность, ужасна! Княжна, помогите мне! Что мне делать? Вы думаете, что я могу надеяться? Думаете?

Марья. Думаю. Уезжайте в Петербург. А я напишу вам.

Пьер. Княжна!!

Марья. Наташа! Он уезжает в Петербург!

Наташа (выйдя). Прощайте, граф. Я очень буду ждать вас. (Внезапно обнимает Пьера и целует.)

Пьер (задохнувшийся от радости). Нет, это невозможно! Невозможно![124]

Темно.

Сцена XXIX[125]

Та же комната в доме Болконских. День.

Марья (одна). После такого холодного приема! Я была права, не желая ехать первая к Ростовым! Я ничего и не ожидала другого. Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана. (Плачет.)

Официант. Граф Николай Ильич Ростов.

Марья (вытерев слезы). Ска... нет. Проси сюда.

Официант выходит.

Приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости.

Ростов, в штатском платье, входит.

Садитесь, граф. (Пауза.) Здоровье графини?

Ростов. Благодарствуйте.

Марья. Вы в статском, граф?

Ростов. У меня отвращение к статской службе[126]. Но ехать в армию больше нельзя, после смерти отца мать держится за меня как за последнюю приманку жизни. Придется снять любимый мундир и взять в Москве место по статской части. (Пауза.) Прощайте, княжна.

Марья. Ах, виновата. Вы уже едете, граф? Ну прощайте.

Ростов. Да, княжна, недавно, кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись. Как мы все оказались в несчастье, а я бы дорого дал, чтобы воротить это время... да не воротишь!

Марья. Да, да. Но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь...

Ростов. Я не принимаю ваших похвал. Напротив, я беспрестанно себя упрекаю, но это совсем неинтересный и невеселый разговор. Прощайте, княжна. (Идет к дверям. Потом резко останавливается, поворачивается.)

Пауза.

Марья. Я думала, что вы позволите мне сказать вам это. Мы так сблизились с вами... и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась. Я не знаю почему, вы прежде были другой и...

Ростов. Есть тысячи причин — почему! Благодарю вас, княжна. Иногда тяжело.

Марья. Так вот отчего! Вот отчего! (Шепотом.) Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в вас. Я угадала твердую самоотверженную душу. Да, вы теперь бедны, а я богата... Да, только от этого! Но мне тяжело мое... Я признаюсь вам в этом. Вы из-за этого хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно! У меня так мало было счастья в жизни, что мне тяжела всякая потеря. Извините меня, прощайте! (Заплакав, ушла.)