Две луны - Шарон Крич

– Ни за что не поверю, что мама звонила миссис Кадавр. Миссис Кадавр сама это придумала. Миссис Кадавр, наверное, убила её и разрубила на куски. Я звоню в полицию.

Они ужасно поругались, но в итоге Фиби пришлось уступить. Её папа поклялся, что обзвонил всех, кто мог бы подсказать, куда пропала её мама. Он пообещал, что снова начнёт всех обзванивать завтра утром и обязательно поговорит с миссис Кадавр. И если до среды от мамы не будет ни писем, ни личных звонков, он обратится в полицию.

Фиби вышла проводить меня на крыльцо. Она сказала:

– Всё, я решила. Я сама позвоню в полицию. Я могу даже пойти в участок. Я не обязана ждать до среды. Я могу пойти, когда захочу.

Этим же вечером она позвонила мне домой. Она снова шептала в трубку:

– Мне кажется, здесь слишком тихо. Сама не знаю, что на меня нашло. Я лежу в кровати и не могу заснуть. Моя кровать слишком жёсткая.

В понедельник Фиби делала устный доклад про Пандору. Она начала дрожащим голосом:

– По некоторым причинам Бен уже касался моей темы, Пандоры, когда рассказывал о Прометее. Однако Бен немного ошибся по поводу Пандоры.

Все дружно обернулись на Бена.

– Я не ошибся, – возразил Бен.

– Ошибся, ещё как! – У Фиби задрожали губы. – Пандору посылали человеку не как наказание, а как награду…

– Неправда, – перебил Бен.

– Правда! – не сдавалась Фиби. – Зевс решил сделать человеку подарок, поскольку мужчине было одиноко на Земле, в компании одних только животных. И тогда Зевс создал милую и прекрасную женщину, а потом пригласил на пир всех богов. Это был очень приличный обед, с тарелками из одного сервиза.

Мэри Лу и Бен переглянулись.

– Зевс велел богам поднести женщине дары, чтобы она почувствовала себя желанной гостьей, – тут Фиби глянула на меня. – Они подарили ей всякие чудесные вещи: роскошную шаль, серебряное платье, красоту…

– Я думал, ты уже говорила, что она и так была красивой, – заметил Бен.

– Они подарили ей ещё больше красоты. Доволен? – Губы у неё уже не тряслись, но она здорово покраснела. – Боги также наделили её способностью петь, силой убеждения, золотой короной, цветами и множеством других волшебных вещей. И из-за всех этих даров Зевс назвал её Пандорой, что значит «всем одарённая». – Фиби явно увлеклась своим рассказом. – Но ей досталось ещё два дара, о которых я не упомянула. Один из них – любопытство. Кстати, именно потому женщины такие любопытные – из-за дара, доставшегося самой первой женщине.

– Лучше бы ей достался дар молчания, – вставил Бен.

– И последним был чудесный ларец, украшенный золотом и самоцветами, и что самое важное – ей было запрещено этот ларец открывать.

– Но тогда зачем было его дарить? – удивился Бен.

Было заметно, что его реплики здорово разозлили Фиби. Она сказала:

– Об этом я и пытаюсь тебе рассказать. Это был подарок.

– Но зачем дарить ей подарок, который она не могла открыть?

– Я-не-зна-ю! Это просто такая история. И как я сказала, Пандора не должна была открывать ларец, но из-за своего огромного любопытства она ужасно, ужасно, ужасно хотела узнать, что там внутри, и вот однажды она его открыла.

– Так я и знал! – сказал Бен. – Я знал, что она его откроет, как только ты сказала, что ей было запрещена его открывать.

– В ларце оказалось всё зло мира, такое как ненависть, зависть, болезни, эпидемии и холестерин. Там были опухоли мозга и печаль, и сумасшествие, и похищения людей, и убийства… – она замолкла и посмотрела на мистера Биркуэя, прежде чем продолжать: – …и всё в таком роде. Когда Пандора увидела, какие ужасы она выпустила из ларца, то попыталась снова закрыть крышку, но это ей не удалось, и всё зло осталось в мире. В этом ларце была лишь одна хорошая вещь.

– И что же это? – спросил Бен.

– Как я и собиралась объяснить, единственной хорошей вещью в ларце была надежда, и вот почему, несмотря на то, что в мире так много зла, в нём ещё остаётся немного надежды, – она подняла над головой картинку с Пандорой, открывающей ларец, из которого вылетает жуткая стая гремлинов. Пандора казалась очень напуганной.

Тем вечером я размышляла о ларце Пандоры. Зачем кому-то вздумалось спрятать такую хорошую вещь, как надежда, в один ларец с болезнями, похищениями людей и убийствами? Хотя, конечно, это очень удачно, что она там оказалась. Иначе люди бы только и делали, что позволяли птицам печали вить гнёзда у себя в мыслях, из-за всех этих ядерных войн, и отравления окружающей среды, и бомб, и психов с ножами.

И где-то должен быть другой ларец, со всем добром мира, солнцем, и любовью, и деревьями, и всяким таким. Интересно, кому повезёт открыть этот ларец, и не окажется ли там на дне одна плохая вещь под всеми хорошими? Может, это будет страх? Ведь даже когда всё кажется хорошо и прекрасно, я боюсь, что что-то пойдёт не так и всё изменится.

Моя мама, мой папа и я – все казались довольными и счастливыми в нашем доме, пока не умер ребёнок. И можно ли считать, что ребёнок умер, если он даже не дышал? Или его смерть и рождение случились одновременно? Может ли кто-то умереть до того, как родился?

Семья Фиби не казалась счастливой, даже до появления психа, до посланий, и до исчезновения миссис Уинтерботтом. Я знала, что Фиби уверена в том, что её маму похитили, потому что для Фиби невозможно вообразить, будто её мама ушла по другой причине. Я хотела позвонить Фиби и сказать, что её мама могла уйти, потому что должна была что-то найти для себя, что она могла быть несчастна, и, может быть, Фиби не могла ничего с этим поделать.

Когда я рассказала об этом бабушке с дедушкой, дедушка спросил:

– Ты имеешь в виду, что Пипи могла быть ни при чём?

Они тут же переглянулись. Они ничего не сказали, но что-то в их взглядах заставило меня предположить, что я сказала нечто важное. Впервые за всё время мне открылось, что, может быть, моя мама ушла не из-за меня. Что у неё была совершенно другая причина. И что мы не можем распоряжаться своими мамами.

В тот вечер, после доклада Фиби о Пандоре, я думала о надежде из её ларца. Может быть, когда ты так ужасно страдаешь от горя, и Фиби, и я сумеем сохранить надежду на то, что всё наладится?

Когда мы проехали мимо первого указателя на Блэк-Хилс, голоса у меня в голове снова сменили песню и стали нашёптывать: спеши-спеши-спеши. Мы слишком надолго застряли в Южной Дакоте. У нас оставалось всего два дня и очень долгая дорога.

– Может, мы пропустим Блэк-Хилс? – предложила я.

– Что? – сказала дедушка. – Пропустим Блэк-Хилс? Пропустим гору Рашмор? Мы не можем этого сделать!

– Но сегодня уже восемнадцатое. Пятый день.