Недетская игра в прятки - Алексей Игоревич Жеребцов
Шрифт:
Интервал:
— Чем убит как раз очень важно. Заточка — это колющее орудие, заключенные в лагерях делают их из инструмента или даже просто из куска металла и нередко пользуются ими, как средством нападения или защиты.
Анна пожала плечами:
— Но это в лагере, а здесь-то?
— Может это послание для других следователей. Чтобы знали, что у тех, кто передал это послание, тоже есть сила и память, даже через много лет. Последнее время Павел Афанасиевич уголовкой не занимался, но прежде с ворами и убийцами был очень крут, не щадил.
— Не понимаю, зачем убийце так рисковать? Таким посланием он сразу резко снижает круг подозреваемых и его так легче найти.
Василий впервые за вечер улыбнулся:
— Да, круг подозреваемых сразу резко сузился, всех ваших артистов очень быстро отпустили, а убийца не очень-то и рисковал, орудия убийства на месте преступления не оказалось, да и никаких следов он не оставил. Так что следователям по этому делу придется очень потрудиться.
Но, тут, кажется, Анастасия Георгиевна, Евдокия Петровна и Варя пришли к согласию о важности подготовки детей к школе, и Анастасия Георгиевна обернулась к Анне:
— Аннушка, милая, кажется, хозяева от нас устали, да и дети заигрались. Может нам пора уже отправляться домой?
— Да, пора, — Анна кивнула Василию, обозначая тем самым окончание их разговора, — пожалуй, настало время поблагодарить хозяев и отправляться восвояси.
Прощаться пришлось долго, дети не хотели расставаться, да и хозяева не хотели отпускать гостей.
Этой ночью Анна долго не могла заснуть. В голове бродили противоречивые мысли. Было ли ей жаль Соколова, она не знала. Пожалуй, все-таки она испытывала сожаление, поскольку смерть всегда вызывает сочувствие. Этот человек был случайным в ее жизни, обстоятельства распорядились так, что пришлось с ним познакомиться, хотя она предпочла бы вообще никогда с ним не встречаться. События той ночи, которая и явилась причиной их знакомства, резко изменили ее жизнь и навсегда останутся в ее памяти. Той ночью было неспокойно, не спалось, так же как и сейчас в голове роились мысли, да еще за окном теплушки был сильный ветер, было слышно, как где-то стучат ставни, затем случился пожар. Она могла погибнуть, пришлось спасаться, и она спасалась, как могла, бежала, не думая ни о чем, главное подальше от этого огненного ада. Она случайно наткнулась на женщину и ребенка, надышавшихся дыму и близких к потере сознания, женщину спасти не удалось, не хватило сил, но ребенка она все же вынесла из огня. Теперь он с ней — ее Гриша. Она не смогла признаться следователю, что он не ее ребенок и, что она беглая поселянка, объявленная женой врага революции. Тем следователем и был Соколов, он вел дело о пожаре. От него зависело ее будущее и будущее Гриши. Насколько внимательно и аккуратно он вел это дело и как отнесся к проверке собранных им данных о личности Анны Голосовой, теперь значения не имеет, дело закрыто, и она получила новый паспорт, где рядом с ее фотографией стояло имя — Анна Голосова. Ей бы следовало быть Соколову благодарной, его недостаточная скрупулезность в сопоставлении фактов, свидетельств и документов позволили ей стать матерью и остаться на свободе, хотя простое медицинское освидетельствование или получение по запросу фотографии реальной Анны Голосовой или пропавшей беглянки Елены Вершининой моментально разрушили бы принятую следствием версию. Гриша оказался бы в детском доме, а Анна обернулась бы вновь Еленой и в лучшем случае отправилась бы на поселение.
Однако чувства благодарности к Соколову она не испытывала. Более того во время следствия он ей изрядно досаждал, и еще, он носил форму военного образца, очень похожую на ту, что носили люди с Лубянки, которые сломали ее жизнь: сначала отобрали у нее мужа, а затем и ее саму лишили надежды на будущее. То, что Соколов служил в ведомстве, которое сломало ей жизнь, автоматически зачисляло его в категорию людей, к которым она не могла испытывать никаких чувств, кроме неприязни. Анна была почти уверена, что Соколов стремился привлечь ее женское внимание, но выбранный им метод только дополнительно отталкивал ее, это было слишком похоже на шантаж. При последних встречах он неоднократно намекал, что готов вернуться к уже закрытому делу. Он говорил, что характеристики и оценки ее личности, полученные от ее коллег по работе в театре, родили в его голове сомнения, что она та самая простая домохозяйка, за которую себя выдает.
Услышав тогда эти слова, Анна не на шутку взволновалась, но теперь, трезво оценивая события, она понимала, что если Соколов стремился к достижению ее личного расположения, то возвращаться к ранее закрытому делу, ему было мало резону. Он, конечно, понимал, что убедиться в том справедливо ли Анна носит фамилию, указанную в ее паспорте, не очень трудно, для этого нужно просто сделать запрос в Москву, чтобы оттуда прислали дело на пропавшую поселянку. По фотографии в деле не сложно было бы установить действительно ли она Анна Голосова и тогда, убедившись, кем на самом деле она является, он в любом случае не добился бы ее расположения. Убедившись, что она беглянка, ее тут же необходимо было бы взять под стражу, а получив подтверждение, что Анна — это Анна, ее уже нечем будет шантажировать.
Соколов мог бы пойти на такой шаг, только чтобы отомстить ей за ее пренебрежение к его достоинствам, авторитету и положению в городе. Но, он был весьма прагматичен и скорее всего, отправлять запрос в Москву в планы Соколова совсем не входило, к тому же следовало представить аргументы для возобновления дела. Представив, как аргументы свои сомнения, он показал бы недостатки в проведении прошлого следствия, и это могло иметь неприятные последствия для развития его дальнейшей карьеры.
Рассуждая, таким образом, Анна успокоилась, решив, что возможностей открыть ее тайну было совсем немного и главное, что человек, проявляющий интерес к раскрытию этой тайны, навсегда исчез из ее жизни.
Подумав так, она задремала, но за окном уже рождалось утро. Для сна оставалось совсем немного времени, и скоро нужно будет подниматься, и отправляться в театр, но сон одолел, она провалилась и, кажется, очень давно не спала так безмятежно.
Было уже семь, давно заведенный режим мог пойти насмарку, поэтому Анастасия Георгиевна подошла, легонько постучалась и приоткрыла дверь:
— Доброе Утро, Аннушка!
Анна открыла глаза, потянулась, кивнула Анастасии Георгиевне, та прикрыла дверь, и было слышно, как она зашуршала на кухню. Анна подумала, что можно полежать еще пару минут, но почувствовала, что проваливается,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!