Слепой. Лунное затмение - Андрей Воронин

Несчастный и счастливый одновременно отец сидел на стуле около кровати дочери. Он не спал. Он уставился в одну точку на противоположной стене и не шевелился. Даже приход чужого человека не заставил его хотя бы вздрогнуть.

Глеб подошел и стал сбоку. Он молчал, надеясь, что Петр Васильевич сам начнет разговор. Сейчас Слепой предпочел отдать мяч в полное распоряжение стороне на поле противника. Ему надо было понять характер этого игрока, надо было присмотреться, прощупать, что он за птица, чтобы точнее выстроить тактику нападения. Но Таранков не собирался вступать в контакт. Он даже не шевелился. Глеб подумал, может, тот считает, что пришел дежурный врач. В полумраке молчаливой палаты, резко пахнущей медицинским вмешательством, человек на стуле около кровати спящей девушки был похож на манекен или в лучшем случае загипнотизированное до полного беспамятства тело. Глеб осторожно положил руку ему на плечо. Мужчина дернулся так неожиданно и сильно, что Сиверов невольно сделал шаг в сторону.

— А вы кто? — вяло спросил Таранков, подняв на посетителя мутный взгляд.

Глеб понимал, что уже завтра Петру Васильевичу будет представлен настоящий следователь по его делу и заявление настрадавшегося отца: «Я вчера ночью в больнице уже все рассказал вашему человеку» — не оставит равнодушным ни одного сотрудника в следственных органах.

Затягивая с ответом, Глеб широко и добродушно улыбнулся Таранкову и, демонстрируя свое полное спокойствие и уверенность в происходящем, не спеша засунул руки в карманы больничного халата. Палец на правой руке наткнулся на что-то острое. Это была булавка на пластиковом бэджике. Сиверов спокойно достал его, чиркнул по нему взглядом, благо даже в таком полумраке он видел все еще прекрасно, и тут же протянул Таранкову:

— Дмитрий Александрович Хомич, дежурный врач сегодня ночью. Может, вам следует отправиться спать? Мы присмотрим за девочкой. Я вызову такси?

Петр Васильевич не взял бэджик, чтобы удостовериться в правдивости слов мужчины в белом халате, он снова ссутулился на своем стуле и отрицательно покачал головой:

— Нет, спасибо. Я посижу тут. Я не буду ее беспокоить. Я и вас не буду беспокоить, обещаю! Я не смогу дома. Там пусто, а она тут. Вы меня понимаете? Пожалуйста…

— Не беспокойтесь, все нормально. Нам вы не мешаете. Я за вас волновался. Думаю, вам тоже следует отдохнуть. Теперь же все закончилось. Вы уверены, что не хотите отдохнуть?

— Да. Уверен. Спасибо.

— В ординаторской есть кушетка, если хотите, то…

Глеб рисковал, предлагая такую заботу. Он знал, что ключей у него в кармане нет, более того, ему не помогла бы встреча с настоящим дежурным врачом, окажись он там. Но рисковал он сознательно. Он должен был расположить этого человека, завоевать полное его доверие, чтобы тот, не подозревая никакого подвоха, поговорил искренне о том, что никогда ни в здравом уме, ни в состоянии стресса не расскажет силовым структурам даже намеком.

— Спасибо. Спасибо. Я пока тут посижу. Может быть, потом. Я очень соскучился. Вы понимаете?

— Да, понимаю. У меня тоже есть дочь. Правда, еще маленькая. Лиза ваша — красивая девочка. Говорят, еще и очень талантливая флейтистка?

— Да, это все так…

— Представляю, как вам было тяжело все это время. Вы еще не знаете, кто это сделал?

* * *

Комната была маленькая, но очень уютная. Мягкий шерстяной ковер, тоже четырехцветный, как и стены во всех помещениях этой квартиры, — белый с синими, красными и черными квадратами и полосками — полностью покрывал пол. В центре стоял низкий столик с большим прозрачным шаром в центре.

— Хм! Это что же, обязательный-преобязательный антураж в доме каждой колдуньи? — съехидничал Оборотень.

— Не обязательный. Кому как нравится. Но нам, колдуньям, раз тебе привычнее так нас называть, как правило, очень нравится.

— Ты сейчас заглянешь в него и увидишь мою судьбу?

— Не ерничай. Он помогает концентрировать все волны, все близразлившиеся энергии в одном месте. Как лупа солнечные лучи на бумажке, чтобы та загорелась. Кто умеет, тот использует этот шар для фокусировки… информации, скажем так.

— Ничего не понимаю!

— Тебе не обязательно понимать. Иногда понимать — даже лишнее. Главное, чтобы действия были правильными. Поэтому я прошу тебя: не предпринимай тут ничего самостоятельно. Делай только то, что я попрошу. Хорошо?

— Ладно. Только ради развлечения. Это все похоже на странный аттракцион.

— Садись вот тут.

Эмма указала парню на пуфик рядом со столом. Он послушно сел, хотя ему было не очень удобно это делать — его рост и накачанные мышцы плохо подходили к низким сиденьям.

На каждой стене в центре висела зловещая маска, чуть ниже под каждой стояли небольшие комодики. Комната освещалась множеством свечей, некоторые из них плавали в больших медных тазах. Свет отражался через воду от отполированного дна и мерцал мистическими тенями на потолке.

— А вот эти отражения, Эмма, — парень мотнул головой вверх, — это что, по-твоему: огонь или вода?

Эмма понимающе кивнула. Легкая улыбка выдала ее удовлетворение тем, что парень уже демонтирует свой растущий интерес и способности к пониманию ее премудрости.

— Это — всё, мой дорогой! — ответила она, тоже полюбовавшись на игру света на потолке. — Не делай удивленное лицо. Во-первых, этот свет — это отражение от металла и на краске дерева. Все эти элементы — не что иное, как материя. Значит, она тоже участвует. Без нее ты бы ничего не увидел. Даже сам огонь. Понимаешь? Замечательно. Во-вторых, отраженный свет, как и любой, проходит через воздух, который тоже влияет, участвует в появлении конечного результата.

— Ну, понял, понял. Весь мир — единство противоположностей! Да?

— Нет. То есть единство — да. Противоположностей — нет. Весь мир — единство разнообразия. В мире объективном, в том, который вокруг нас, нет противостояния. В нем есть только взаимодействие и развитие новых форм для дальнейшего взаимодействия с целью дальнейшего развития.

— Вечное движение по кругу?

— По спирали. Как в ракушке. Виток за витком. В этом и есть смысл жизни.

— Хм! Виток, жизнь-вита, — с сомнением задумался вслух Оборотень, — похоже на однокоренные слова: виток, завитушка, виться и вита. Но вита — это же латинское слово. Витамины — это жизнь.

— Ты начитанный мальчик, — с интонацией учительши похвалила его Эмма. — И это действительно однокоренные слова. Есть такой язык санскрит. Не слышал? Из него тянут корни многие слова разных, казалось бы, совсем чужих языков. И русский и латынь — его дети. Прямые. Так что ты на правильном пути в своих рассуждениях. Но мы не для этих бесед сюда уединились. Они, знаешь ли, могут захватить и унести нас на всю ночь в высшие сферы. Лена мне этого не простит.

Парень как будто сбросил с плеч мантию волшебства, когда услышал про Лену, и будто протрезвел.