Покер с аятоллой. Записки консула в Иране - Реваз Утургаури

60 Во внешней атрибутике революционных переворотов, где основной движущей силой является люмпен, вне зависимости от стран и эпох очень много общего. В данном случае четко прослеживается аналогия с нашими френчами и кожанками времен Октябрьской революции, бородами и обращением к почему-то ненавистной интеллигенции: «Эй ты, в шляпе!»

перейти улицу. Мне пришлось остановиться на краю тротуара, чтобы пропустить поток машин, была сильная пробка. На небольшой скорости ко мне приблизился дорогой мерседес. Его владелец (из бывших) с ужасом посмотрел на меня, одетого в костюм с белой сорочкой и галстуком. Поскольку внешне я похож на иранца, он, видимо, принял меня за своего. В его глазах я увидел одновременно испуг и восхищение.

Он покрутил пальцем у виска, потом указал им на мой галстук и резко провел ладонью по своему горлу. Все вместе это означало: «С ума сошел, тебя же зарежут!»

Второй случай приключился на четвертом году «исфа- ганского сидения», когда у меня почему-то закололо сердце и я отправился к доктору. Профессор Данеш, известный в городе кардиолог, был почтенным мужчиной за семьдесят. Седые волосы до плеч, красиво зачесанные назад, свидетельствовали о благородном происхождении. На стенах в приемной и кабинете висели многочисленные дипломы американских и европейских университетов. Почему профессор до сих пор не удрал отсюда, оставалось загадкой.

Доктор, — сказал я ему, — у меня болит сердце!

Он внимательно посмотрел на меня и неожиданно произнес:

Вы очень счастливый человек!

Спасибо. Но как вы определили? — поинтересовался я.

Очень просто, — ответил пожилой аристократ. — Вы носите галстук!

И что?

Что значит «что»?! Меня, к примеру, за это могут повесить! — И он с ностальгической грустью посмотрел на мою грудь.

Мы уклонились от нужной темы, и я деликатно напомнил:

Доктор, у меня болит сердце!

И правильно, — отозвался Данеш, — в этой стране здоровых людей вообще нет. У кого не болит сердце, тот болен головой. А у кого с головой все в порядке и он понимает, что происходит, у того болит сердце.

Такая форма обследования меня совершенно не устраивала. Я покосился на лежавший перед доктором стетоскоп, как бы давая понять, что мне известно предназначение этой штуки, и тем самым направляя его на традиционную медицинскую форму общения с пациентом.

Г-н Данеш! — настойчиво произнес я. — Колет вот здесь!

Это все ерунда! — живо откликнулся тот. — Поезжайте в Майями! Рекомендую категорически. Вы дипломат, вам всюду открыта дорога. Три месяца на пляже, и как рукой снимет! Гарантирую! С благодарностью будете вспоминать! — дал свое окончательное заключение кардиолог-светило.

Я понял, что ничего иного от него не добьюсь (а других кардиологов в Исфагане не было), и притворно наивно спросил:

Доктор, а вы не могли бы выписать справку... про это... ну, про Майями? Но только, чтоб непременно — три месяца. Нужно ведь как-то объяснить руководству, почему я надолго уехал.

— Без проблем, — ответил Данеш и красивым почерком выправил мне соответствующий документ. На выходе его секретарша взяла с меня плату по профессорской ставке. Но за такую бумагу никаких денег не было жалко.

Иранцы — мусульмане-шииты. Разница с суннитами, если не вдаваться в подробности, у них примерно такая же, как у католиков и православных: на заре становления веры не поделили власть в общине и продолжают собачиться до сих пор[39].

Ислам пришел в Иран вместе с арабскими завоевателями в середине VII в., вскоре после своего возникновения на Аравийском полуострове. С той поры он является господствующей религией в этой стране.

В Иране арабский ислам претерпел изменения. Иначе и быть не могло, ведь он попал на почву древнейшей культуры, наслоился на бытовавшие здесь до него вероучения: зороастризм, манихейство, христианство, буддизм, кроме того, он был навязан персам в результате их поражения в войне, что, естественно, вызывало протестные настроения. Но главное заключалось в том, что ислам как идеология вынужден был обслуживать в Иране совершенно иную социально-экономическую формацию: его изобретатели- арабы еще находились в процессе перехода от кочевого образа жизни к оседлому, а персы к тому времени имели тысячелетнюю развитую государственность.

Все эти факторы привели к тому, что иранцы, вынужденно приняв ислам, не поддались арабизации, более того, постоянно вносили в религиозное учение свои собственные изменения как концептуального, так и формального порядка, приспосабливая его под свой характер и нужды. Находясь в составе арабского халифата, они являлись носителями оппозиционных центральным властям настроений, неоднократно устраивали вооруженные восстания. Вырвавшись на свободу в конце IX в., остались мусульманами, но объявили своих угнетателей-арабов нарушителями заветов пророка, а себя — ортодоксами.

Любопытно, что при этом персы, верные своему извечному лукавству, никогда не отказывали себе в удовольствии под разными оправдательными предлогами пить вино, петь веселые песни, танцевать, курить опий, рисовать людей и зверей и т.п. Тон задавала элита, начиная с монархов и их окружения, включая великих иранских поэтов и ученых.

Наверно, поэтому и сегодня иранцы в своей массе хотя и религиозны, но без фанатизма. Многие из них критически относятся к собственным муллам, часто подтрунивают над ними, рассказывают анекдоты[40], тем не менее подчиняются их власти. Бедняки, как всякий темный народ, опасаясь остаться без защиты перед сложностями жизни, а остальные из страха репрессий.

В современном Иране степень религиозности зависит от социальной принадлежности человека, образования, общей культуры. Верующий иранец, как и все мусульмане, молится пять раз в сутки. Для этого существует несколько несложных приспособлений: Коран, молельный коврик и камешек из святого места (в большинстве случаев из Кербелы или Мешхеда). В ходе молитвы мужчина касается лбом камешка. Мозоль на лбу является признаком многолетнего и регулярного исполнения намаза. В среде верующих ее обладатель пользуется уважением. Впрочем, камешек — дело добровольное и мозоль на лбу у мужчин — явление нечастое, а у женщин мозолей я вообще никогда не видел.

Среди молельного инвентаря может быть также особый компас без делений на градусы, его стрелка указывает одно- единственное направление — на Мекку. Но компас — это уже пижонство.

Иранцы терпимо относятся к иноверцам, но могут быть и весьма агрессивны, если кто-то, даже неосознанно, покушается на их религиозные каноны.