Не оглядывайся назад!.. - Владимир Максимов

И снова, уже сквозь быстро застилающую всё завесу сна, ко мне в сознание пробрался голос Нормайкина:

– Мы, Олег, пойдём со Степаном Серёгу попроведам, а ты, если чего приспичит – в ведёрко сходи. Бабка его рядом с кроватью поставила…

Он что-то говорил ещё, но я его уже не слышал – спал. Потом у меня всё это как-то перепуталось, перемешалось в голове: день первый и день третий, после нашего спасения в доме Нормайкиных. Когда в первый день ненадолго, а в третий окончательно я вынырнул из забытья, из бреда, подсознания, из объятий сна…

* * *

Паняги в дорогу мы с Юркой собрали килограммов по тридцать, а то и более… Так что весь обратный путь, – а это без малого три дня, нам предстояло лишь понемногу облегчая ношу: из-за убывающих припасов еды, – нести у себя за спиной двухпудовые «горбы». Не считая ещё карабина или мелкашки.

Один карабин и одну малокалиберную винтовку мы упаковали вместе с остальным грузом. Самым лёгким и ценным в котором была, конечно, пушнина. А самым тяжёлым – мороженое мясо, которого у нас оставалось ещё много. И мы долго решали – оставить его или забрать с собой, чтобы порадовать деда Нормайкина, который «дичинку шибко уважает».

Вопрос за нас, можно сказать, решила погода…

Слава богу, подморозило, и лёд на реке был ещё крепкий. Так что возвращаться нам предстояло почти по столбовой дороге. А по хорошей дороге – можно и хороший груз тащить.

– Зато на месте потом накрутим фарша, да со свининкой! Пельменей мешка два, не меньше, налепим! А какие котлетки получатся! Особенно, если с картошечкой! Лучше – с пюре… – предвкушали мы с Юркой, честно говоря, мечтая больше о картошке, чем о мясе, которое уже приелось. Картошечка же – в тайге редкостный деликатес. И от одного только мысленного представления жарящейся на сковороде картохи, с румяной корочкой от шкворчащего растительного масла, у нас, как от бокала шампанского, начинала кружиться голова.

Кроме погоды ещё и мысль о том, что мясо в тайге просто пропадёт и получится, что завалили мы красавца лося в конце промысла напрасно – тоже гирькой, правда, не очень весомой, легла на чашу весов в пользу выноса мяса.

Все плашки и кулёмки были спущены. Капканы – собраны. Но «железяки» – этот дополнительный, притом весьма весомый груз, мы решили оставить в зимовье с излишками провизии: различными крупами, сахаром, солью… Всё это пригодится, теперь уже на следующий сезон, другим промысловикам… С собой же в дорогу из еды взяли только необходимое: сухари, чай, сгущёнку…

К вечеру первого дня запланировали дойти до «Бухенвальда». Так из-за своей нещадно дымящей, с прогоревшим во многих местах железом, печи, прозвали охотники старое и почти уже разрушившееся от времени зимовьё.

Там переночуем. Вернее, перекантуемся как-нибудь: либо в дыму, что невозможно; либо в холоде, что также плохо переносимо. Но третьего, увы, в «Бухенвальде» не дано. За то ему и этакое жуткое название навесили.

Ещё одну ночёвку придётся обустроить с брезентухой у нодьи.

Брезент потом спрячем в укромном месте, где-нибудь на бережку, чтоб дальше с собой не тащить. Если всё сложится по плану, то до «базы» останется один дневной переход. Примерно километров двадцать – двадцать пять… Погода, по всем приметам, не должна испортиться. Так что, тьфу, тьфу, тьфу – чтоб не сглазить, дня через три будем в посёлке! В цивилизации! Где есть добротные дома. По субботам – во дворах топятся бани… Есть магазин, медпункт и даже – библиотека! А главное – там могут случайно встретиться молодые, красивые девушки… Обязательно молодые и обязательно красивые – об ином не мечталось!..

Позавтракали мы перед отходом плотно. Разогрев приготовленное с вечера в большой сковороде, скорее похожей на маленький тазик, нарезанного небольшими кусочками мяса с луком. Ядрёная луковица оказалась последней, сбережённой в различных тряпичках от мороза, днём сильно выстужающего зимовьё…

Остатки еды отдали собакам. Те, не понимая, почему их кормят утром, перед промыслом, а не вечером, как обычно, – быстро сглотали мясо и вопросительно уставились на нас, ожидая дальнейших команд или новых подачек.

Остатками горячей воды из чайника вымыли посуду, положив затем чашки, ложки, сковороду в плотный полиэтиленовый пакет, а пакет на полку. Из всех имеющихся ёмкостей вылили остатки воды, которую брали из ручейка под горой. Немного посидели «на дорожку», в тишине… Потом подсели под паняги, стоящие на нарах. Продели руки в лямки и, расправив их на плечах, покряхтывая, распрямились, чувствуя прижимающий к земле немалый груз и размышляя над тем, не перестарались ли мы с поклажей, правильно ли соразмерили свои силы?..

В эту минуту котелок, прикрепленный сверху моей паняги, стукнувшись о ствол надеваемой на плечо мелкашки, радостно и звонко звякнул, словно желал быть не котелком, а колокольчиком почтовой тройки, предвещая впереди только хорошее…

Мы взглянули друг на друга, улыбнулись этому нежданному звуку и шагнули из полумрака уже будто бы чужого нам зимовья в белоснежное царство тайги, яркого солнечного утра!

– Ну, тронулись, – сказал Юрка и стал первым спускаться по пологому склону к реке.

Был слышен скрип снега и весёлый говор недалёкого ручья, журчащего в низинке меж высокими снегами…

Небо над рекой, свободное от заснеженных дерев, будто вдруг распахнулось всей своей безоблачной и яркой синевой.

Солнце ещё не давало тепла, но светило ласково и щедро…

Идти по реке в середине марта, чувствуя на щеках приятное покалывание лёгкого морозца и в то же время уже улавливая ноздрями что-то весеннее, похожее на запах талого снега, ощутимое во встречном дыхании ветерка, – было здорово! Особенно первые сотни шагов…

Вот мы уже дошли до места, где я провалился в промоину, которая и сейчас игриво журчала в свободном ото льда пространстве.

«Значит, километра два-три протопали! Ничего, дойдём, втянемся», – успокоил я себя, чувствуя как от давящего груза начинают противно ныть мышцы шеи. Почему-то на тяжёлую ношу они всегда реагируют первыми.

Уже пройдя мимо промоины и видя перед собой навьюченную спину Юрки, я с холодком в груди подумал: «Не дай бог провалиться с таким грузом. Сразу – камнем на дно».

Через какое-то время в нытьё шеи включились и стали неметь плечи. Я, как и Юрка, стал то и дело перемещать лямки паняги – то ближе к голове, то – к скату плеч, чувствуя при этом недолгое облегчение. Иногда я сжимал лямки руками и как бы тянул их вперёд, чувствуя, что тогда они меньше врезаются в ключицы.

Испытал и своё «изобретение», над которым, когда я мастерил его, хихикал мой напарник. Это была широкая лямка с мягкой тряпочкой, которую я приспосабливал на лоб, хоть чуть-чуть уменьшая давление груза на плечи.

Опустишь голову, согнёшь спину (руки свободно болтаются ниже колен) и идёшь так какое-то время, ощущая, что вес вроде бы полегчал…

Последними начинают уставать «ходули». Шаг становится неровным. Ноги заплетаются. И становится ясно, что необходим привал. Чтобы хоть ненадолго сбросить с себя становящийся с каждым километром тяжелее груз. Дать отдохнуть всему телу, всем затекшим мышцам.