Волшебство любви - Кэролайн Линден

К счастью, в этот момент дворецкий привел мистера Фоулера, и Эдвард сосредоточил внимание на солиситоре. Он намеревался посидеть в стороне и позволить леди Гордон самой представить свое дело, при этом сохраняя подобающе заинтересованное выражение лица, отражающее ее сдержанный оптимизм. А затем, когда мистер Фоулер согласится повести ее дело, пожать солиситору руку. Представив свою гостью солиситору, Эдвард сообщил мистеру Фоулеру, что его клиентом будет не он сам, а леди Гордон, Эдвард сказал себе, что поступает разумно. Она знала такие подробности, о которых он не знал. Она, а не он, будет вести с мистером Фоулером дальнейшие дела, и она, а не он, будет платить ему за услуги. Но через некоторое время стало ясно, что мистера Фоулера заинтересовала перспектива работать на него, Эдварда, и никак не на леди Гордон.

Эдвард наблюдал, неодобрительно прищурившись, как солиситор мягко, но неумолимо опровергал каждый из приведенных ею доводов. Этот солиситор оказался мастером полемики. Жаль только, что он занял не ту сторону. Не ту, что устроила бы Эдварда. Когда наконец леди Гордон кивнула и сказала, что понимает, почему мистер Фоулер по-прежнему не может принять ее дело к рассмотрению, Эдвард почувствовал, что с него довольно. Он поднялся одновременно с мистером Фоулером:

— Можно вас на пару слов, сэр?

Адвокат кивнул.

— Вы должны нас извинить, дорогая, — сказал Эдвард, обращаясь к леди Гордон, и вывел солиситора из комнаты.

Выйдя в коридор, он закрыл дверь в гостиную.

— В чем состоит принципиальный изъян ее дела? — спросил он, обойдясь без предисловий.

— Видите ли, я не могу назвать конкретного, как вы выражаетесь, принципиального изъяна, милорд, — осторожно ответил мистер Фоулер. Солиситор был высок, широкоплеч, с копной черных волос и пронзительным бегающим, как у куницы, взглядом. — Но завещание не в ее пользу она никогда не жила с ребенком…

— Опекун, названный в завещании, мертв, и попечитель ее фонда, похоже, уклоняется от исполнения возложенных на него обязательств. Какие возражения в этой ситуации могут быть у суда против передачи девочки на воспитание ее родной тете?

Фоулер почесал подбородок.

— Девочка живет с матерью.

— С мачехой.

Поверенный лишь пожал плечами, словно не видел особой разницы между матерью и мачехой.

— Если только нет неоспоримых свидетельств того, что мачеха жестоко обращается с ребенком, суд скорее всего не примет решения в пользу изменения существующего положения. Леди Гордон, милорд, не производит впечатления женщины, готовой взять на себя материнские заботы.

Эдвард вопросительно приподнял бровь:

— Она респектабельная леди, имеющая собственный постоянный доход и дом. И к тому же она находится с девочкой в кровном родстве.

— Она вдова, — сказал солиситор. — Она принимает у себя иностранцев, устраивает званые вечера. И…

— И? — напомнил Эдвард, так и не дождавшись пояснений.

Фоулер откашлялся и понизил голос:

— Милорд, вы должны понять мою позицию. Могу я говорить напрямик?

Эдвард коротко кивнул.

— Это всего лишь ссора между женщинами. Я не люблю работать с клиентами женского пола. Никогда не любил. С ними неизменно приходится быть излишне деликатным и щепетильным. Юриспруденция — занятие не для женщин, сэр. Здесь надо уметь проявлять твердость и держать удар, а дамам, с их перепадами настроения, такое не под силу.

Эдвард оглянулся на дверь, за которой ждала леди Гордон. Конечно, Фоулер смотрел на нее иными глазами и видел в ней не совсем то, что видел он, Эдвард. Но леди Гордон явно не производила впечатления женщины со слабыми нервами. По правде говоря, Эдвард в отличие от многих других мужчин никогда не считал женщин существами слабыми и истеричными.

— Я не заметил никаких признаков истерии или особой хрупкости нервной системы. У меня сложилось впечатление, что она неплохо знает закон и достаточно тщательно продумала аргументы, которые могли бы привести к успеху ее дела в суде.

— Но останется ли она такой же после пары неудачных слушаний и пары-другой пересмотров? Я плохо воспринимаю женские слезы, сэр.

Эдвард стиснул зубы, раздумывая над тем, что могло бы довести Франческу Гордон до слез. Отчего-то ему казалось, что она скорее пристрелит солиситора, чем позволит себе разрыдаться у него на плече. Фоулер, однако, решил, что Эдвард готов его понять, потому что, слегка наклонившись к собеседнику, доверительно добавил:

— Она производит впечатление женщины очень эмоциональной, сэр. Женщины… э… с бурным темпераментом. Должен вам признаться, мне такие женщины не по вкусу.

— Понятно, — холодно заметил Эдвард. — И все же, если бы я пожелал вас нанять…

Мистер Фоулер колебался с ответом, но Эдвард заметил, как блеснули его глаза. Он уже мысленно подсчитывал дивиденды. Фоулер не хотел иметь дело с женщиной, но взять деньги с Эдварда он был совсем не прочь.

— Спасибо, мистер Фоулер, — сказал Эдвард до того, как солиситор успел ответить. — Доброго вам дня.

Когда Эдвард вошел в комнату, Франческа стоя встретила его.

— Что-то не так? — спросила она. — Что вы ему сказали?

— Ничего. — Эдвард прикрыл за собой дверь. — Он оказался неподходящей кандидатурой. Вскоре приедет мистер Хаббертси.

Франческа немного помолчала.

— Он мне в любом случае не понравился, — сказала она наконец.

— И мне тоже. Может, мне следует первым поговорить с мистером Хаббертси? Думаю, сейчас я достаточно хорошо владею вопросом.

Леди Гордон прищурилась.

— Зачем?

— Вы изъявили желание, чтобы я помог вам советом, не так ли? — Не осознавая того, он расправил плечи и несколько раз сжал и разжал кулаки, прежде чем вернулся на свое место.

Она нахмурилась.

— Да…

— Тогда предоставьте мне повести разговор. Пусть это будет пробным испытанием.

В глазах Франчески читалось сомнение, но она кивнула.

Когда мистера Хаббертси провели в комнату, Эдвард разъяснил ему суть дела. К этому времени он уже начинал проявлять некоторый интерес к той девочке, ради которой все затевалось. Он не мог не испытывать жалости к ребенку, потерявшему родителей в столь раннем возрасте. Он слишком хорошо помнил ту угрюмую атмосферу, которая воцарилась в доме, когда у него умерла мать, как раз перед его восьмым днем рождения. Джерард, которому было в ту пору всего пять, ровно столько, сколько исполнилось Джорджиане, когда та осталась без матери, отказывался поверить в то, что герцогиня мертва, и потому Дарем привел их всех троих в ту комнату, где она лежала мертвая, чтобы они ее увидели. Эдвард не хотел туда идти. Как и Джерарду, ему хотелось, чтобы мама проснулась и снова стала самой собой. Вид матери, такой неподвижной и серой, стал самым глубоким потрясением в его жизни, но по крайней мере отец был с ними, и он похлопал его по плечу, когда Эдвард безуспешно пытался сдержать слезы. А эта маленькая девочка потеряла обоих родителей одного за другим, и теперь ее разлучили с единственной оставшейся в живых родственницей. Эдвард говорил себе, что поступает правильно, оказывая леди Гордон содействие, насколько это было в его силах. Отец одобрил бы такой его поступок.