Северные сказки. Книга 1 - Николай Евгеньевич Ончуков

смерти, а не Лука-водовоз». А Иван-царевич говорит: «Надо бы попась мне на светую Русь, здесь не охвота на тебе женитьця». — «А если тебе не охвота, то у батюшки проси, есь у него Маговей-птица, она тебя можот вынести». Взела в корету посадила и повезла. Привезла и говорит отцу: «Вот тот-то меня от смерти избавил, а не Лука-водовоз». А Лука-водовоз говорит: «Нет, я». Иван-царевич говорит: «А куда ты головы девал?» — «А я в море сметал». — «У меня под углы склажены». Царь дочери поверил, Луку-водовоза на ворота посадили и растрелели. Стал царь говорить: «Иван-царевич, ты с того свету, будь у меня, после смерти сидеть на царево». А Иван-царевич говорит: «Нет-ле у тебя Маговей-птицы, мне хочетця отча посмотреть». Сейчас же царь прикликал Маговей-птичу. Ивана-царевича на Маговей-птичу посадили, наубивали мелких телёшков. И полетели; летели, летели, и проговорила Маговей-птича: «Иван-царевич я больше не могу лететь, ись захотела». Вот он взял телёнка, ей сунул в гортань, она и полетела вперёд; раза два, три совал ей, кормил. Маговей-птича его донесла до конча дыры, он руки вызнял, кверху вызнялси, а Маговей-птича ослабела, из силы вышла и обратно пала, а он чепалса, чепалса, да и вычепалса; вышол, запружил камнем дыру, захлупил и пошол домой во своё царево. Пришол, кто по дороге идёт здороваются, рассказывают: «Привезли братья кису, секут и режут ей, а попась не могут». Вот пришол домой, Богу помолился, поздоровался. «Здраствуй, родимая матушка, батюшко». — «Иван-царевич, ты, сын пришол, где же ты побывал?» Он обсказал отчю: «Был в поземном Цареве, Маговей-птича одва меня вынесла». Тогда: «Давайте, братья, несите, где моя киса?» Братья принесли кису, бросили нёчесно. Он им на то говорит: «Вы же меня чуть не погубили, а не я вас». Взял кису, отомкнул, вынел глазную воду, у отца глаза помазал, отец сделалса глазатой. Живут несколько времени.

Началась весна, вдруг весной приходит к им карап, приехала страгия — царь-девица, привезла двух отроков, стали клик кликать, просить виноватого. Тогда говорит царь: «Большой сын, Фёдор-царевич, съезди, не ты-ле што ездил да нагрезил, да накурезил». Фёдор-царевич сел и поехал. Эти робятка увидали Фёдора-царевича и говорят: «Маминька, вон наш татенька идёт». — «Это не татенька, это ваш родимой дядюшка. Когда он на карап зайдёт, в ноги падите, штаны стените и наклещите, пускай он в чужу петлю не суетця». Так робятка и сделали и так хорошо ему по жопы нахлестали — поехал домой на брюхе лежит (и со вторым так же было). Поехал Иван-царевич, он взял, пал в смолу, в перьи вывалялса и сделался, как чорт мохнатой, и взял худу клячу-водовозну, сел личом к хвосту, заворотил хвост, да рукой по дыры хлёщот, едет к кораблю. Эти робятки увидали, бегут и говорят: «О, мамушка, чорт едет, чорт». Она зглянула и говорит: «Нет, детушки, то татинька едет, стащите его с лошадки, оммойте, да и сюда заведите». Робятка побежали, всего омыли, охитили, занесли на карап. «Здравствуй, Иван-царевич, я прибыла к тебе, должон ты со мной принять законной брак». У царя не пиво варить, не вино курить. Стали быть да жить, добра наживать, лихо избывать, да и теперь живут.

9

Чудо чудное

Некакой человек жил на пустом месте, промышлял зверей и прочих зайчей. Однажды ему попало дивно зайчей. Он принёс в избушку, начал лупить, скуру снял, тушу бросил, туша скочила и побежала. На улич выбежала. Заеч прискочил к трубы и слушат, мужик начал чудать: «Што это, братцы, за чудо! Живу — чуда я ещэ не видал?» А заец говорит: «Это како чудо, это не есь чудо; ты не слыхал-ле у Микиты на Маслениче како чудо было?» — «Нет, не слыхал». — «Сходи к Микиты на Масленичу, дак он тебе обскажот».

Мужик пошол на Масленичу (название деревни), пришол к Микиты и спрашиват: «Микита, како у тебя было чудо?» — «Я тебе на што?» — «А мне нужно знать, у меня заеч убежал без шкуры, я чудаю, дак он сказал, что у Микиты было больше чудо». Микита и начал сказывать.

«Был я в лесу, промышлял, с тремя сыновьями, сам четвёртой. Напромышляли кое-чего, птич дивно, а домой итти далёко, нас забрала ночь на дороги; где ночь прилучилась тут лесова избушка, а раньше того весь была, што в этой избушке пугат. Ну мы: «Затти и не затти в эту избушку». Дети говорят: «Што нам боятца, ведь нас четверо ведь, не по одинцы». И зашли в избушку и печку затопили. Тетёру налили варить; тетёра сварилась, тогда поставили на стол, сели ись. Микита сидит и говорит: «Хто в избушке есть, крешшоной или некрешшоной, выходи с нами ужинать». Выскочил человек, схватил тетёру, съел и щи все выхлебал. «Я, говорит, Микита, у тебя большова сына съем». Взял большова сына и съел. Съел и убежал опять за печку. Микита остался с двумя сыновьями. Тогда Микита лёг спать, проспал до утра, утро стало, Микита пошол с сыновьями. «Штобы, проклята избушка, больше в тебе не бывать! Который был не лучше сын, того и съела». Ушли. Ходил не ходил день весь, блудил, вечер стал опять к этой же избушке пришол. Некуда не мог пути дать. На уличе ненасьё, дож, слёча мокра. Опеть зашли в эту избушку, печку затопили и тетёру налили варить. Сварилась, тогда поставили на стол, сели ись; сидит и думает Микита. «Позвать и не позвать? Позову съес, и не позову съес». И опять выговорил: «Хто хрещоной-некрещеной, выходи с нами ужинать». Выходит человек, съел тетёрку, выхлебал щи и говорит: «А што, Микита, я у тебя и другова сына съем?» И другого сына съел... (На третий день — третьяго. Проплутав четвертый день, Никита в четвертый раз пришол к избушке.) Четвертый раз опять к избушке пришол, на улице не можно, опять в избушку зашол, печку затопил и тетёру налил варить, сварил, сел ись и думат: «Позвать и не позвать? Позову съес и не позову съес». Сидел, сидел и осмелилса: «А выходи хто, хрещеной или не хрещеной». И выскочил тот же человек, щи выхлебал и тетёру съел, и говорит: «Ну, Микита, ведь я тебя теперь самого съем». — «Сам знашь».

Тогда человек говорит: «Хватай за меня, я тебя домой стащу». Микита поймалса за плечи, и потащил. Тащил, тащил и будто в море его потащил, в море колодина будто, и поймалса, и начал кричать, и