Ленин - Дмитрий Антонович Волкогонов

ибо теперь они могли выдавать эти деньги, подвергаясь давлению и обвинениям с двух сторон. Ленин потребовал возвращения денег от «держателей» в большевистскую кассу. Первым ответил К. Каутский.

«т. Ульянов,

Ваше письмо получено. Вы получите ответ тогда, когда я договорюсь с госпожой Цеткин и г. Мерингом. Вероятно, Вы знаете, он отказался от своих функций депозитера из‐за своей болезни. В результате этого депозитеры не могут принять никакого решения в случае разногласия во мнениях.

2 октября 1911 г. К. Каутский».

Ниже здесь же следует приписка: «Моя работа страдает от большого расточительства времени и сил для этого безнадежного дела. Поэтому я больше не в состоянии продолжать свои функции.

С парт. приветом – К. Каутский»[126].

Но неожиданно «заупрямилась» вернуть средства К. Цеткин, считая, что деньги принадлежат всей партии. Началась долгая тяжба с привлечением адвокатов, раздраженной перепиской, колкостями в адрес держателей денег. В своем письме к Г.Л. Шкловскому по поводу отказа Цеткин вернуть деньги только большевикам Ленин по ее адресу допускает выражения совсем не джентльменского характера: «Мадама» столько налгала в ответе, что она запутывается все больше…»[127] Дело дошло до долгого судебного разбирательства: Ленин требовал, чтобы все «держательские деньги» были возвращены большевикам. Вождь большевиков оказался цепким господином, что касалось денег. В фонде, который долгие десятилетия был закрыт, содержится ряд документов, подобных письму Крупской адвокату Дюко по поручению Ленина:

«Сударь,

Мой муж, господин Ульянов, уехал на несколько дней, он просил передать Вам для ознакомления следующие документы.

…Письмо трех держателей, датированное 30 июня 1911 г. Извещение директора агентства Национального банка в Париже от 7 июля 1911 г. о посылке госпоже Цеткин чека на 24 455 марок и 30 шведских облигаций.

…Резолюция РСДРП (январь 1912 г.) по поводу той суммы, которая находилась у госпожи Цеткин.

4 ул. Мари‐Роз

Париж XIV

23. V.1912 г. Н. Ульянова»[128].

Цеткин держалась, выдавая деньги на различные совещания, но, похоже, спор вокруг этих сумм не затихал, пока их не погасила начавшаяся мировая война. Но это была меньшая часть средств; большая все время была в распоряжении большевистского центра, а фактически Ленина.

Ленин был главным «держателем» и распорядителем партийных средств. Например, в августе 1909 года Ленин шлет распоряжение в контору Национального учетного банка в Париже продать принадлежащие ему ценные бумаги и сообщает, что он выдал А.И. Любимову чек на сумму 25 000 франков[129]. Эмигранты‐революционеры находились всегда в большой финансовой зависимости от лидера большевиков.

Противники большевиков, зная о нравственной подоплеке «дела Шмита», пытались не раз представить В. Таратуту то провокатором, то «грязным типом», «партийным сутенером», который «обеспечивает Ленину финансовую сторону его сомнительной деятельности». Но Виктор Таратута не только в дореволюционное время занимался финансовыми делами большевиков, как небезызвестный Ганецкий, он и после октября 1917 года пользовался в этих вопросах большим доверием Ленина. На жалобы В. Таратуты о нападках на него Богданова, других социал‐демократов по инициативе Ленина было принято специальное постановление Большевистского центра, носящее характер партийной индульгенции, в котором подчеркивается, что все происходящее «не вызвало ни малейшего ослабления доверия Б.Ц. к товарищу Виктору»[130].

В партийную кассу, а значит, и к Ленину, поступали деньги не только от пожертвований С. Морозова, Н. Шмита, М. Горького, но и от некоторых других состоятельных людей. Одним из них был, например, А.И. Ерамасов, предприниматель из Сызрани, с которым В. Ульянов познакомился еще в мае 1890 года. Тогда молодой Ерамасов интересовался работой революционных кружков в Сызрани и даже принимал в них участие[131]. Через полтора десятка лет Ленин вспомнил о нем и из Женевы обратился к сызранскому промышленнику с просьбой организовать денежную помощь для издания большевистской газеты «Вперед»[132]. Некоторое время спустя он вновь пишет письмо Ерамасову с аналогичной просьбой. Через Анну Ильиничну, по косвенным данным, такая помощь от Ерамасова поступала.

Тема «Ленин и Горький» особая, и мы ее еще коснемся в книге, но здесь нам нужно лишь подчеркнуть, что крупный русский писатель, слава которого была в зените еще до революции, много помогал большевикам материально. Что не мешало, однако, писателю в критические моменты истории (не при Сталине!) занимать самостоятельную позицию. А что она была самостоятельной, наглядно свидетельствует сборник статей Горького «Несвоевременные мысли», включивший в себя статьи за 1917–1918 годы, опубликованные в его газете «Новая жизнь»[133].

Переписка Ленина с Горьким весьма обширна. Пожалуй, нет ленинского письма, где бы он не жаловался на финансовые трудности. Просит Горького что‐нибудь дать из своих произведений для поддержки того или иного большевистского издания, «помочь в агитации за подписку», «найти деньжонок на расширение «Правды»; думаю, «Вы не откажетесь помочь «Просвещению»; «денег нет»; «чрезвычайно меня и всех нас обрадовало, что Вы беретесь за «Просвещение»; «купец» давать еще не начал? Пора, самая пора»; «В силу военного времени я крайне нуждаюсь в заработке и потому просил бы, если это возможно и не затруднит Вас чересчур, ускорить издание брошюры…»[134].

Горький своим влиянием и собственными деньгами не раз приходил на помощь большевикам, хотя в ноябре 1917 года мрачно скажет о Ленине: это «не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата[135].

Как видим, а мы коснулись лишь малой толики «денежных тайн» Ленина, он, находясь за границей, не нуждался, хотя обычно был склонен драматизировать этот вопрос. В советской историографии любили, например, приводить выдержку из письма Ленина, написанного осенью 1916 года Шляпникову, жившему в Стокгольме: «О себе лично скажу, что заработок нужен. Иначе прямо поколевать, ей‐ей!! Дороговизна дьявольская, а жить нечем. Надо вытащить силком деньги от издателя «Летописи»[7], коему посланы две мои брошюры (пусть платит; тотчас и побольше!)… Если не наладить этого, то я, ей‐ей, не продержусь, это вполне серьезно, вполне, вполне…»[136]. Почему столь драматический тон письма? Может быть, его так потрясла и напугала смерть матери, которая всю жизнь самозабвенно заботилась о нем? Ведь Ленин по‐прежнему контролировал партийную кассу, которая хоть и поскуднела, но не была пуста. До начала войны Н.К. Крупская получила наследство от своей тетки, умершей в Новочеркасске; Анна с Елизаровым и Мария продолжали эпизодически высылать деньги Ленину… Видимо, сказалась привычка революционера жить с «запасом прочности», определенным денежным резервом. Даже когда Ленин с Крупской возвращались в 1917 году в Россию, их кошелек не был пуст…

Зачем обо всем этом я пишу? Для того, чтобы сказать: Ленин практически никогда не нуждался. Ни будучи в России, ни находясь в эмиграции. Он мог позволить себе в любое время сменить Берн на Цюрих, поехать в Лондон, Берлин, Париж, навестить Горького на Капри, написать Анне: «Я сижу на