Можно я побуду счастливой? - Мария Метлицкая

Вижу в глазок – поймал! Радостный крик вождя индейского племени. Стучит в дверь – просится в квартиру отмыть мерзавку. Я категорически отказала – любитель пресмыкающихся вздохнул, видимо, осудил меня, и, прихватив банку, поехал домой. Дома, наверное, отмыл. Потом доложил: не уж, нет. Среднерусская гадюка, весьма ядовитая цаца. Ну, каково?

Дом наш, как я уже говорила, был молодежным и дружным – можно было запросто подбросить ребенка соседке, разжиться солью и сахаром, попросить денег в долг.

В доме была взаимовыручка – одна соседка достала мороженую треску, другая – курицу, синюю птицу. Третьей вообще повезло – полкило российского сыра. Делили все и всегда. Выживали. Помню, муж приволок поднос сливочного масла. Вечером – очередь из соседей. Я режу масло, взвешиваю на безмене и заворачиваю его в тетрадные листы.

По пятницам вечернее развлечение – у любимых соседей видак, и мы смотрим фильмы. Кто-то печет пирог, кто-то режет бутерброды «с чем придется», кто-то проставляется бутылкой вина.

Была и такая история. Звоню соседке:

– Том, есть лимон? Одолжи!

За лимоном послала сына. Приходит. В руках держит деньги. Пересчитала – миллион. В смысле – лимон. Тогда в ходу были именно такие деньги, с большими нулями, похожие на несерьезные фантики.

Перезваниваю, смеюсь:

– Томка! Я же просила лимон! Торт пеку, понимаешь?

– А-а! – тянет Тома. – А я не въехала! Лимон – он и в Африке лимон. Думала – бабки!

Еще вполне были доступны билеты в театр, правда, пару раз мы сидели там в пальто – не было отопления, но ничего. Жаль только артистов – у них изо рта валил пар, а по пьесе дамы щеголяли в открытых платьях с декольте.

Все бытовые трудности переживались почти легко – мы были молоды, здоровы, дети накормлены – никакой беды нет. Телевизор в те годы работал круглые сутки – мы замирали у экранов, ловя каждое слово. Неужели дожили, господи? Неужели что-то изменится?

Как же мы верили в это тогда, как мы надеялись…

Всегда, во все времена, от отчаянья и разочарований спасал ближний круг – семья и друзья.

В 90-х я поехала в Париж, к подруге Юльке. Та, правда, успела порушить свой вполне счастливый и успешный брак с французским бизнесменом, уйдя к нищему русскому художнику. Опять любовь, куда денешься!

Крохотная квартирка в предместье Парижа. До столицы – час на скоростном поезде. Рядом – замок Железной Маски.

Декабрь, люди живут в предвкушении Рождества. Городок украшен разноцветными елками – потрясают голубые и красные – натуральные, кстати, просто припорошенные цветной пудрой.

В витринах вертепы – все двигается, поет и играет. Замираю, наблюдая – чувствую, как губы расползаются в улыбке.

Пахнет пирогами, рождественскими рулетами – здесь их называют полено, – украшенными фруктами. В окнах кондитерских такая красота, что не верится, что все это счастье еще и съедобно. От запахов кружится голова.

На улицах жарят каштаны. На углу играет на скрипке старик в красном кашне и яркой клетчатой кепке. Тепло, светит солнце. Совсем нет снега.

Тротуары без выбоин и луж, не надо перепрыгивать, обходить, изощряться в спортивной сноровке. Машины не обдают тебя грязью. Чистота потрясает не меньше всего остального.

В первое утро я, как обычно, залезаю под душ – в квартире довольно прохладно. Я не из тех, кто может часами плескаться, не «утка». Минут десять, не больше. Следом в душ идет Юлька и тут же с диким криком оттуда выскакивает.

А случилось вот что – я, неразумная, израсходовала весь запас горячей воды. А в доме еще подруга и ее муж, и всем надо помыться. А горячей-то нет – утекла. Мне объясняют, что во Франции счетчики. Электричество дорого, отопление тоже. Все экономят. Мне-то нормально, я не мерзлячка, даже в суровую русскую зиму сплю с открытым окном. А бедная Юлька – дама мерзлявая, понятие «духота» ей вообще незнакомо. Подмерзнув, она включает электрическую батарею, прислоняется к ней поясницей и завороженно смотрит на часы. Пятнадцать минут – и все, выключает. Вспомнишь тут наше центральное отопление и горячую воду, которую мы лили тогда как придется.

Подружка моя с раннего утра на работе – я одна, и мне не по себе. Языка я не знаю, карту понимаю паршиво – как ориентироваться в незнакомом городе? Да и до Парижа еще нужно добраться. Словом, хоть дома сиди. Грущу и боюсь – Париж, похоже, пропал. Ну что ж, пойду в замок Железной Маски. Но проблема решается.

У меня в спутниках девочка Маша, дочка нашей с Юлей общей подруги. Маша – хорошенькая, кудрявая и черноглазая. Ей лет шесть или семь. Она недавно живет во Франции и немного знает язык. Отец Маши – актер, музыкант. С передвижным театром они мотаются по Европе, ставят спектакли, показывают их где придется, живут – тоже где придется, где их приютят. Бедную Машу определяют ко мне в сопровождающие. С ней мне спокойнее, хотя она раздражается, если я прошу ее объясниться с местными жителями и продавцами. Но хотя она и злится и кривит свой красивый ротик, однако переводит! Хорошенькая, умненькая, капризная маленькая женщина. Мой гид. Я ее веселю, стараюсь рассмешить и покупаю мороженое.

Мы идем в Лувр и Музей д’Орсе, гуляем по кварталу Маре, шатаемся по Елисейским полям.

И мне никак не верится, что все это происходит со мной.

Чудеса.

К слову, сейчас кудрявая Маша – Мириам Сихон, она актриса и известная певица. Поет в чудесном ансамбле «Татьяна». В ее репертуаре романсы 30-х, милое сердцу ретро, красиво очень. А еще снимается в кино и растит двух дочурок.

С собой у меня было двести долларов, обменянных на франки. Не разгуляешься. Но подарки-то привезти надо – впереди Новый год! Машина мать, Лариса, повезла меня в «Тати» – самый дешевый универмаг, дешевле только даром. Приличные люди туда не заходят. Но – мы не приличные, мы – все еще советские, и нам можно все! В «Тати» душновато и тесно. Медленно, с достоинством, плывут негритянки – большие, пестро одетые женщины. У всех почему-то длинные яркие ногти – наверное, искусственные. Мода такая. Много и мусульманок в хиджабах. Европейцев почти нет, не престижно. Но меня этот магазин выручает – подарки куплены, никого не обидела, не обделила. А главное – я везу с собой сумку еды: колбаса, сыр, даже сосиски, рыбный паштет немыслимого розового цвета – тарама. Манго, бананы, конфеты, печенье, рождественский кекс в упаковке – у нас все еще голодно и все еще трудно достать продукты. В общем, есть чем встретить Новый год.

На перроне стоят муж и сын, тревожно вглядываются в окна прибывшего поезда – где наша «парижская мама»? Бросаемся друг к другу – как мы соскучились! А дома обнаруживаю ящик тушенки, коробку маргарина – пачек тридцать, не меньше, головку недозрелого, почти белого, сыра и банок двадцать рыбных консервов. Муж мой запаслив, с ним не пропадешь. Голод нам не страшен – на тушенке и макаронах продержимся!

А в Москве уже перебои с хлебом. Выручает свекровь сестры – ей, пережившей кошмары блокады, особенно страшно. Она стоит в бесконечных очередях, скупает все крупы – рис, гречку, пшено, геркулес. Прокаливает их, прожаривает и кладет в чистые наволочки. Сушит сухари и замораживает батоны. Поздно вечером мы едем к ней за «запасами». Выдается три батона в руки, по килограмму крупы и пачке масла. У нее три сына и внуки, за всех болит душа, всех надо обеспечить и «подкормить». Ну, и мы тоже родня. Спасибо, всегда буду помнить.