Шоколадный паж - Анна Данилова

Что же касается души, то Вере казалось, что она очистилась еще прежде тела, когда было принято решение начать новую жизнь. Быть может, потому, войдя в темную прохладу музея и вдохнув его специфический запах, Вера не удивилась, увидев на ступенях ажурной металлической лестницы, ведущей наверх, высокого и стройного молодого мужчину – воплощение своей мечты. И хотя мужчина вошел в музей позже ее, на лестнице он оказался раньше, словно взлетел по ней, устремляясь на второй этаж. Судя по его уверенным движениям, он знал, куда именно он направляется и что он хочет посмотреть в первую очередь. В то время как Вере было сложно ориентироваться в месте, где она еще не была. И тогда она решила последовать примеру мужчины, которого она про себя уже успела окрестить Аполлоном. То есть поднялась за ним следом. И вот там, на втором этаже, в одном из полупустых залов, стены которого были увешаны боголюбовскими портретами и пейзажами, они и познакомились. Случайно и романтично, как это происходило почти со всеми героинями любовных романов, карманные издания которых занимали целую книжную полку в спальне у Веры. «Аполлон», вдруг указав на какой-то мужской портрет, начал говорить что-то о технике, о том, что невозможно отличить живописный портрет от фотографического, что сейчас так работают лишь такие мастера, как Шилов или Сафронов…

Вера слушала его, и ей не верилось, что это она, Вера Обухова, стоит, чуть покачиваясь на тонких шпильках, на желтом блестящем паркете музейного зала и впитывает всеми органами чувств саму красоту, само совершенство… Она теперь имеет право на духовную жизнь, на полное очищение, на возвышение, на воспарение над своим прошлым…

Она смутно помнила тот солнечный день, длительную и утомительную для ног (только дома она обнаружила кровавые мозоли на мизинцах ног) прогулку с «Аполлоном», которого в реальной жизни звали Андреем. «Знаешь, я про себя назвала тебя Аполлоном…» – «Надо же…» – «Ты удивлен?» – «Да нет, просто меня так в школе звали…» Казалось, в разговорах они обошли полгорода, заходили в кафе, где пили кофе с пирожными, спускались в бар, где Андрей угощал ее коктейлем «Малышка Джейн» – мартини с виноградным соком и капелькой джина. Вечером, когда ее новый знакомый проводил ее почти до самых дверей, она вошла в свою квартиру уже как леди – переполненная чувством собственного достоинства и превосходства над той Верой, что жила и завтракала здесь еще утром. Она заново переродилась рядом с этим интеллигентным и чистым парнем с хорошими манерами и желанием доставить ей удовольствие. Она, тепло попрощавшись с ним и договорившись встретиться завтра на набережной в три часа дня, закрылась и, еще стоя в прихожей, вдруг разрыдалась от внезапно обрушившегося на нее счастья. Она все никак не могла понять, что же изменилось в ее внешности, что позволило ей привлечь к себе внимание такого парня, как Андрей. Одежда? Но она всегда хорошо одевалась. Неужели лицо, глаза, взгляд? Значит, состояние ее души все-таки отразилось в них? Ведь еще вчера, стоило ей выйти на улицу, как за ней непременно увязался бы один из «котов», словно почуявший запах такой же блудливой «кошки»… И день закончился бы постелью, тяжелым похмельем и неприятным разговором о цене… А сегодня – музей, картины и молодой человек с полным набором светских манер и душевными разговорами…

Они начали встречаться. И уже через пару дней разговоры плавно перешли в нежные и осторожные поцелуи на скамейках в тенистых аллеях набережной. В тот день, когда она все же отдалась ему в квартире его друга, где они провели полдня в постели, вставая только для того, чтобы шмыгнуть в душ или достать из холодильника холодный сок или пиво, Андрей признался, что любит ее и хочет жениться на ней. Вся плебейская сущность Веры в тот вечер грозила выплеснуться слезами радости и грязно-приторными потоками откровений. И только один бог знает, что удержало ее от этого признания. Словно инстинкт самосохранения заткнул ей рот, чтобы она не посмела рассказать своему будущему мужу, кем была и чем занималась еще несколько дней назад.

Через неделю после предложения Андрей переехал к Вере вместе с маленьким чемоданчиком, в котором аккуратно лежали сорочки, трусы и носки ее потенциального супруга. Строя планы – свадьба, свадебное путешествие, покупка машины и норковой шубы «Верочке» (Андрей был при деньгах, он держал три продуктовых магазина и три табачные точки на рынке), – он намекнул своей невесте, что ей надо срочно оформить загранпаспорт. Планировалась поездка в Италию, в Венецию. Вера ходила как пьяная. Она не верила, что все это происходит в реальности. И хотя ее несколько удивил тот факт, что при интеллигентной внешности и холеных руках ее жених не директор какой-нибудь брокерской или дилерской конторы или, на худой конец, владелец сети магазинов, торгующих бытовой техникой, а всего лишь бизнесмен средней руки, она все равно была счастлива и даже ни разу не спросила его, почему он не спешит знакомить ее со своими родителями. Всему свое время, все образуется … Все ее сомнения были развеяны в тот день, когда Андрей неожиданно привез ей большую розовую коробку, украшенную белым бантом, в которой оказалось свадебное платье.

– Надень, – попросил он, бледнея от своей затеи. – Я хочу посмотреть на тебя…

И Вера, которая не ожидала его возвращения так рано и встретила жениха с руками, жирными от фарша, вдруг почувствовала исходящую от Андрея сильную сексуальную энергию. Она уже поняла, чего он от нее ждет. Она вымыла от мяса руки, вытерла полотенцем, сняла с себя халатик и открыла коробку. Медленными движениями, приседая на корточки и поворачиваясь к Андрею то спиной, то боком и зная, как действует ее молодое и начавшее округляться тело на мужчин, она достала из коробки ворох кружев и сложенную в несколько раз фату из белой английской сетки. Стараясь раньше времени не смотреть на своего жениха, она тем не менее на его глазах надела платье, фату и повернулась к нему. Вера видела румянец на его щеках, расширенные зрачки… И вдруг поймала себя на том, что испытывает к этому парню то же самое грубое и животное чувство, какое она испытывала раньше к другим мужчинам перед совокуплением. И ей захотелось испытать всю остроту прежних прикосновений, ударов, насладиться ядом, которым было все еще пропитано все ее естество. Она, расставив ноги, нагнулась, взяла в руки подол белого пышного платья и стала медленно поднимать его вверх, до самой груди… Она знала, что мужчину сейчас меньше всего интересует ее лицо, а потому стояла так несколько секунд, отгородившись от своего ошалевшего, как ей казалось, возбужденного до предела жениха, кружевными оборками, пока не почувствовала сильный и острый удар в живот… Затем еще один. Что-то горячее потекло по ногам, и Вера, издав булькающий, утробный звук, рухнула на пол…

Она уже не могла видеть, как Андрей, вытерев большой кухонный нож о белое, сугробом лежащее под ногами платье, оставляя на нем широкие алые и влажные следы крови, грязно выругался и даже пнул носком ботинка в мягкий бок распростертой перед ним «невесты». Вера Обухова вот уже несколько секунд была мертва.

Саратов, 2000 г.

Валентина не собиралась впускать Иуду к себе в квартиру. Она воспринимала Саратов таким, каким оставила его два года тому назад, а потому ей всюду, пока они проезжали по улицам, мерещились знакомые лица, не говоря уже о том, что Либина она видела в каждом встречном мужчине. Перемещение в пространстве, такое неожиданное на фоне ее тихой и спокойной семейной жизни, да еще в ее положении, воспринималось как нечто нереальное. И с этим чувством ничего невозможно было поделать. А раз так, то здесь тем более не было места затесавшемуся среди декораций ее прошлого Иуде. Поначалу она всячески намекала ему на это, требуя, чтобы он выгрузил ее вещи в любом месте города (она собиралась нанять такси, лишь бы не показывать Иуде свой дом), но когда поняла, что с таким упрямым человеком следует говорить открытым текстом, прямо-таки сорвалась и накричала на него, позволив себе даже грубость. Она даже не помнила, что говорила ему в запальчивости, и пришла в себя только после того, как увидела его дрожащие руки, слабо держащие руль, его странный взгляд… Машина резко остановилась, и Иуда словно умер. Глаза закрыты, дыхания почти не слышно, по лбу струится пот, а в лице ни кровинки.