Черная смерть. Как эпидемия чумы изменила средневековую Европу - Филип Зиглер

что текла кровь, а они хлестали себя и пели. Однако, как было сказано, они делали это слишком безрассудно, и у них не было разрешения от Апостольского престола». Роберт из Эйвсбери указывает, что их было 120, «потому что большая часть шла из Зеландии и Голландии». Известно, что они провели только одну церемонию в Лондоне на открытом месте перед собором Святого Павла. Похоже, их встретили равнодушно или даже враждебно и быстро выдворили как нежеланных гостей.

Но поворотный момент настал, когда церковь объявила им войну. В мае 1348 года папа Климент VI лично покровительствовал церемониям публичного самобичевания на территории, примыкавшей к его дворцу в Авиньоне. Однако, когда он увидел, что не в состоянии контролировать движение, которое сам же поощрял, его охватил испуг. Если бы папа был предоставлен сам себе, то, вероятно, быстрее повернул бы против них, но его удержали члены Священной коллегии. В середине 1348 года свое мнение попросили высказать Сорбонну, и в Авиньон был послан фламандский монах Жан де Фей, изучавший этот предмет у себя на родине. По-видимому, его совет стал решающим. Вскоре после его приезда, 20 октября 1349 года, в свет вышла папская булла, которую разослали всем архиепископам. За этим последовали письма, направленные лично королям Франции и Англии. Булла осуждала флагеллантов за оскорбление церковной дисциплины, которое они продемонстрировали, формируя несанкционированные объединения, создавая собственные статуты, придумывая собственное облачение и совершая многочисленные действа, противоречащие общепринятым обрядам. Всем священникам было приказано препятствовать их шествиям и при необходимости обращаться за помощью к светским властям.

То, что папа был настроен серьезно, стало понятно, когда группа из 100 флагеллантов прибыла в Авиньон из Базеля. Климент быстро запретил публичное покаяние и проведение шествий флагеллантов под угрозой отлучения от церкви. Воодушевленные его примером правители Европы ополчились на братство. Манфред Сицилийский угрожал казнить любого флагелланта, который явится на его земли, епископ Прецлав из Бреслау воплотил угрозы в жизнь и заживо сжег одного из Мастеров. Немецкие прелаты бросились в атаку с особым наслаждением. С церковных кафедр флагеллантов клеймили как секту нечестивцев, а тем, кто не желал смиренно вернуться в лоно церкви, грозили суровой карой. Даже те, кто подчинился, могли оказаться в трудном положении, если играли в движении заметную роль. Сотни флагеллантов оказались в тюрьме, подверглись пыткам и были казнены.

Братство Креста «исчезло так же внезапно, как появилось, словно ночные фантомы или глумливые призраки». Однако движение не умерло. Его действительно можно обнаружить в XV веке, но как угроза обществу или лишняя головная боль для тех, кто боролся с Черной смертью, оно практически перестало существовать.

Подшучивать над этими заблуждавшимися фанатиками легко. Их суеверия были смешны, их практики – грубы, их мотивация – временами зловеща. Но прежде чем проклинать их, нужно вспомнить об отчаянном страхе, который заставлял флагеллантов идти на такие крайности. Это были люди, которые причиняли себе страшную боль и неудобства отчасти, конечно, ради спасения своей души и ради собственной славы, но отчасти в надежде, что их жертва может склонить Бога снять с людей уничтожавшее их проклятие. Среди них едва ли нашлось бы много святых, но в целом они не были плохими людьми. Невозможно не испытывать определенной симпатии к человеку, который под угрозой смерти пытается, пусть и тщетно, сделать что-то, чтобы противостоять ей, вместо того чтобы в малодушном отчаянии ждать, когда смерть сразит его.

И они действительно кое-чего добивались. В некоторые города, куда они приходили, флагелланты принесли духовное возрождение, без сомнения эфемерное и недолгое, но все же реальное. Прелюбодеи каялись в своих грехах, воры возвращали похищенные ценности. В тех местах, которые они встречали на своем пути, флагелланты позволяли людям немного отвлечься и оставляли после себя мимолетную надежду, что их страдания положат конец куда большим страданиям больных чумой. Но когда флагелланты уходили, часто порождая новые очаги инфекции, когда чуда не случалось, больные не выздоравливали и чума не уходила, тогда тем, кого они оставили, становилось еще хуже, чем до их прихода. И в целом они, вероятно, принесли больше вреда, чем пользы.

По меньшей мере одну вещь им трудно простить. Проклиная их в своей булле, папа Клемент VI сетовал, что «большинство из них… под личиной благочестия приложили руки к жестокому и неправедному делу, проливая кровь евреев, которых христианское благочестие принимает и поддерживает». Преследование евреев во время эпидемии Черной смерти заслуживает отдельного внимания. Роль, которую флагелланты сыграли в этой отвратительной главе, была всего лишь случайной, но от того не менее варварской.

Когда невежественных людей сокрушают силы, находящиеся полностью за пределами их контроля и понимания, люди неизбежно ищут каких-нибудь объяснений в пределах досягаемости. Когда они испуганы и сильно страдают, то ищут кого-нибудь, кому могут отплатить за это. Мало кто сомневался, что Черная смерть была послана волей Господа, но странный ход мысли привел средневекового человека к заключению, что Его инструменты следует искать на земле и если их удастся найти, то будет законно уничтожить их. Таким образом, все, что требовалось, – это подходящая мишень, на которую можно направить возмущение людей. Желательно, чтобы это было легко определяемое меньшинство, уже непопулярное, рассеянное по большой территории и не имеющее могущественного защитника.

Евреи были не единственными кандидатами на роль жертв. Во многих областях Испании в распространении чумы обвиняли арабов. На всех европейских пилигримов смотрели с большим подозрением. В июне 1348 года группу португальских пилигримов обвинили в том, что они отравляют колодцы в Арагоне, и властям пришлось дать им охранные грамоты, чтобы они смогли вернуться домой. В Нарбонне одно время обвиняли англичан. Но самым близким соперником еврея на роль козла отпущения был прокаженный. Более удачливые сограждане давно подозревали прокаженных в дурных намерениях. В 1346 году Эдуард III объявил, что прокаженные больше не должны заходить в лондонский Сити, поскольку «некоторые из них пытаются заразить других своим отвратительным недугом (чтобы к своему жалкому удовлетворению иметь больше товарищей по несчастью) при взаимном общении, при контакте с их заразным дыханием и плотском сношении с женщинами в публичных домах и в других тайных и отвратительных местах, посещаемых столь же часто; и, делая это, они заражают тех, кто здоров, как мужчин, так и женщин, нанося огромный вред людям, проживающим в городе…».

Но одно дело – пытаться заразить других своей собственной болезнью ради удовольствия иметь компанию, а другое – распространять чуму из чистого коварства. Когда в 1321 году в Лангедоке сожгли всех прокаженных по подозрению в отравлении колодцев, было заявлено, что их подкупили