Ночная гостья - Роальд Даль

— Рак тоже никому не нравится.

— Это другое, Конрад. Откуда тебе известно, что селитру добавляют в сигареты?

— Ты никогда не задумывалась, — спросил он, — почему сигарета продолжает дымиться, когда ты кладешь ее в пепельницу? Табак сам по себе не горит. Всякий, кто курит трубку, скажет тебе это.

— Чтобы сигарета дымилась, используют особые химикаты, — сказала она.

— Именно для этого и используют селитру.

— А разве селитра горит?

— Еще как. Когда-то она служила основным компонентом при производстве пороха. Ее также используют, когда делают фитили. Очень хорошие получаются фитили. Эта твоя сигарета — первоклассный медленно горящий фитиль, разве не так?

Анна посмотрела на свою сигарету. Хотя не прошло еще и пары минут, как она ее закурила, сигарета медленно догорала, и дым с ее кончика тонкими голубовато-серыми завитками поднимался кверху.

— Значит, в ней есть не только ментол, но и селитра? — спросила она.

— Именно так.

— И они вместе подавляют половое чувство?

— Да. Ты получаешь двойную дозу.

— Смешно это, Конрад. Доза чересчур маленькая, чтобы иметь хоть какое-то значение.

Он улыбнулся, но ничего на это не сказал.

— В сигарете всего этого так мало, что она и в таракане не убьет желания, — сказала она.

— Это тебе так кажется, Анна. Сколько сигарет ты выкуриваешь в день?

— Около тридцати.

— Что ж, — произнес он. — Наверное, это не мое дело.

Он помолчал, а потом добавил:

— Но лучше бы это было не так.

— А как?

— Чтобы это было мое дело.

— Конрад, ты о чем?

— Просто я хочу сказать, что, если бы ты однажды не решила вдруг бросить меня, ни с тобой, ни со мной не случилось бы того, что случилось. Мы были бы по-прежнему счастливо женаты.

Он вдруг как-то пристально посмотрел на нее.

— Бросила тебя?

— Для меня это было потрясением, Анна.

— О боже, — сказала она, — да в этом возрасте все бросают друг друга, и что с того?

— Ну не знаю, — сказал Конрад.

— Ты ведь не дуешься на меня за это?

— Дуешься! — воскликнул он. — Боже мой, Анна! Это дети дуются, когда теряют игрушку! Я потерял жену!

Она молча уставилась на него.

— Скажи, — продолжал он, — ты, наверное, и не задумывалась, каково мне было тогда?

— Но, Конрад, мы ведь были так молоды.

— Я тогда был просто-напросто убит, Анна.

— Но как же…

— Что — как же?

— Если для тебя это имело такое значение, как же ты взял и спустя несколько месяцев женился на другой?

— Ты разве не знаешь, что женятся и разочаровавшись в любви, но на другой женщине? — спросил он.

Она кивнула, в смятении глядя на него.

— Я безумно любил тебя, Анна.

Она молчала.

— Извини, — сказал он. — Глупая получилась вспышка. Прошу тебя, прости меня.

Наступило долгое молчание.

Конрад откинулся в кресле, внимательно рассматривая ее. Она взяла из пачки еще одну сигарету и закурила. Потом задула спичку и бережно положила ее в пепельницу. Когда она снова подняла глаза, он по-прежнему внимательно смотрел на нее, хотя, как ей показалось, и несколько отстраненно.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

Он не отвечал.

— Конрад, — сказала она, — ты все еще ненавидишь меня за то, что я сделала?

— Ненавижу?

— Да, ненавидишь меня. Мне почему-то кажется, что это так. Я даже уверена, что это так, хотя и прошло столько лет.

— Анна, — сказал он.

— Да, Конрад?

Он придвинул свое кресло ближе к столику и подался вперед.

— Тебе никогда не приходило в голову…

Он умолк.

Она ждала.

Неожиданно он сделался таким серьезным, что и она к нему потянулась.

— Что не приходило мне в голову? — спросила она.

— Что у тебя и у меня… у нас обоих… есть одно незаконченное дельце.

Она неотрывно глядела на него.

Он смотрел ей в лицо, при этом глаза его сверкали, точно две звезды.

— Пусть это тебя не шокирует, — сказал он, — Прошу тебя.

— Шокирует?

— У тебя такой вид, будто я попросил тебя выброситься вместе со мной из окна.

Бар к этому времени заполнился людьми, и было шумно, как в разгар вечеринки с коктейлями. Чтобы быть услышанным, приходилось кричать.

Конрад напряженно, нетерпеливо смотрел на нее.

— Я бы выпила еще мартини, — сказала она.

— Ты в этом уверена?

— Да, — ответила она, — уверена.

За всю жизнь ее любил только один мужчина — ее муж Эд.

И это всегда было прекрасно.

Три тысячи раз?

Пожалуй, больше. Наверняка больше. Да и кто считал?

Предположим, однако, подсчета ради, что точное число (а точное число обязательно должно быть) составляет три тысячи шестьсот восемьдесят раз…

…и памятуя о том, что каждый раз, когда это происходило, это было актом чистой, страстной, настоящей любви одного и того же мужчины и одной и той же женщины…

…как же, скажите на милость, совершенно новый мужчина, с которым она не была прежде близка, может ни с того ни с сего рассчитывать на три тысячи шестьсот восемьдесят первый раз, да и вообще думать об этом?

Он вторгнется в чужие владения.

И воспоминания нахлынут на нее. Она будет лежать, а воспоминания — душить ее.

Несколько месяцев назад, во время одного из долгих разговоров с доктором Джекобсом, она затронула эту самую тему, и старый Джекобс тогда сказал:

— К тому времени вас не будут тревожить воспоминания, моя дорогая миссис Купер. Выбросьте-ка вы из головы всю эту чепуху. Для вас будет существовать только настоящее.

— Но как я решусь на это? — говорила она, — Как я смогу найти в себе силы подняться в спальню и хладнокровно раздеться перед другим мужчиной, незнакомцем?..

— Хладнокровно? — воскликнул он, — Да у вас кровь будет кипеть!

А позднее он ей сказал:

— Поверьте мне, миссис Купер, постарайтесь поверить, когда я говорю вам, что любая женщина, лишившаяся полового общения после более чем двадцатилетнего опыта, — а в вашем случае, если я вас правильно понимаю, частота такого общения была необычайна, — любая женщина, оказавшаяся в таких обстоятельствах, непременно будет продолжительное время испытывать серьезный психологический дискомфорт, покуда заведенный режим не будет восстановлен. Знаю, вы чувствуете себя гораздо лучше, но мой долг предупредить вас, что ваше состояние далеко не то, что было прежде…