Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Инесса Николаевна Плескачевская

на вопрос, за что она любит танец столь грустный, ответила: «За то, что в нем я всегда себя чувствую абсолютно свободной и каждый раз танцую его так, как мне подсказывают мои чувства. Я всегда в этом танце импровизирую. Я вообще всю жизнь импровизирую. Но в классике ведь вы можете передать только настроение. Я всегда в спектаклях делала то, что было поставлено хореографом. А в “Умирающем лебеде” я всегда ищу новые краски, новые движения. В этом номере у меня есть для этого масса возможностей».

Плисецкая признавалась, что ни один концертный номер она не танцевала так много, как этот. Жалела, что не записывала дат, но полагала, что за пятьдесят лет, которые она исполняла «Лебедя», сделала это около семи тысяч раз: «Почти нет такой страны, где бы я гастролировала без “Лебедя”. Возможно только в Белграде, где шло “Лебединое озеро”, и жена посла Пузакова упрекнула меня, что в IV акте я не станцевала “Умирающего лебедя”. – “Публика так ждала”, разочарованно произнесла Пузакова. На мое робкое “это другой композитор”, она воскликнула: “Но ведь все помнят!”».

Когда я делала интервью для этой книги, мне довелось поговорить с тремя артистами, танцевавшими Злого Гения в «Лебедином озере» вместе с Плисецкой, – Валерием Лагуновым, Борисом Акимовым и Юрием Папко.

Лагунова Плисецкая в этот спектакль «вводила».

– Понимаете, какая штука, – говорит он. – У меня красивые очень формы. И некоторые балерины не хотели со мной танцевать, потому что красота ног и формы сравнивалась. Это не нравится балеринам. А Плисецкой нравилось. Она меня первая ввела в Злого Гения Григоровича, который меня… со мной проблема тоже была. Он на меня начал ставить, потом из-за Бессмертновой снял.

– Почему из-за Бессмертновой?

– Ну, она не захотела со мной танцевать.

– Тоже из-за красоты?

– Да, конечно. Корявость у нее, проблемы были с профессионализмом серьезные. Не хотела танцевать. Нервничала. А другие с удовольствием. Майя Плисецкая, например, не нервничала, хотя у нее ноги… Она говорила: «Валерик, мне бы твою ступню». «Ой, Майя Михайловна, дорогая, – говорю, – тогда бы у вас была другая фамилия. Все у вас нормально, ничего не надо менять».

Юрий Папко вспоминал, что перетанцевал Злого Гения «практически со всеми балеринами, а вот с Майей все как-то не получалось».

– И вот однажды мы с ней танцевали. И успех был невероятный! Невероятный! Я знал, что такое успех, но чтобы такой… И я прямо на сцене, во время поклонов, так и сказал: «Какой успех!» И Майя Михайловна таким царственным, знаете, как она умела, абсолютно царственным жестом показала на себя, на зал и сказала: «Ты разве не знаешь, с кем танцуешь…»

Борис Акимов, конечно, с кем он танцует, знал точно, и успеху, когда на сцене была Плисецкая, не удивлялся. Хотя один раз – один-единственный за все тридцать лет, что Плисецкая танцевала в «Лебедином», – успеха не было.

– Я с Плисецкой танцевал в спектакле, когда Григорович сделал свою знаменитую редакцию «Лебединого озера», которую запретили. Я как раз был первым исполнителем Злого Гения, а Злой Гений – это Черный принц, там и вариации были, и адажио с Одиллией. Это был потрясающий вариант. И его закрыли.

– Почему?

– Потому, что торжествовали черные силы.

– Слишком вразрез с социалистическим оптимизмом.

– Да. Мы должны были в Англию везти этот спектакль на гастроли. Мы вышли, открылся занавес, а там старое «Лебединое», зрительный зал – уууу… Фадеечев танцевал Принца, Плисецкая – Одетта-Одиллия, я – Злой Гений.

Спектакль в хореографии Григоровича, от которого осталась только легенда (сколько их в истории нашей героини!), показали, по сути, только один раз – для «художественной общественности» Москвы: Союза писателей, Союза художников, Министерства культуры. Злой Гений в этом спектакле был Черным принцем, как бы двойником Зигфрида. И костюм художник Симон Вирсаладзе придумал соответствующий: черный парик, черный колет, черное трико.

– Должен сказать, что у этого даже не Злого Гения, а Черного принца был такой интересный монолог во втором акте, перед «белым» актом: он как бы завораживал Принца и через танец их двойного монолога приводил его на озеро, и там уже начиналась вся «белая» картина, – вспоминает Борис Акимов – Черный принц. – Очень интересным был третий акт, когда появлялась Одетта-Одиллия. Я танцевал с Майей Михайловной Плисецкой, которая была первой исполнительницей партии Одетты-Одиллии (в этой версии спектакля. – И. П.). Но наиболее активным по танцу у Черного принца был последний, четвертый акт. Там было очень много танцевальных кусочков, Ротбарт очень много прыгал, и потом уже шло его столкновение с Принцем. У них было множество пролетов по диагонали, различные жете, потом уже подключалась к ним и Одетта. Это был очень трудный по насыщенности, и технической, и физической, четвертый акт, в конце которого погибали все.

Министерству культуры эта версия Григоровича про то, что в каждой душе, кроме белого, есть и черное, а добро не обязательно побеждает, не понравилась.

– Были пожелания как-то все доработать, изменить не устраивающие их моменты и, конечно, сделать конец оптимистичным. Светлые силы, по их мнению, должны были торжествовать безусловно, – рассказывает Борис Акимов. – Они наложили вето. А в театре сами артисты очень жалели, потому что это была очень необычная концепция. Ведь «Лебединое» – это был такой сверхтрадиционный спектакль, и вдруг в версии Григоровича между героями появилась динамика, затанцевал Злой Гений. По сравнению с тем пантомимным, ходячим, сверхреалистичным персонажем, который был в старой версии и у которого в конце отрывали крылья, – это был необыкновенный подход.

Когда время изменилось, и, казалось, можно было вернуться к черно-белой версии Принца, выяснилось, что и сам Юрий Григорович, и артисты хореографию… забыли:

– Ведь не отсняли мы в тот момент ничего, никто же не мог предугадать, что такое случится. Мы старались вспомнить, но, к сожалению, так и не смогли, – печалится Борис Акимов.

Кстати, у Джона Ноймайера в «Лебедином озере» есть свой Черный человек.

А еще «Лебединое озеро», даром что сказка, – балет политический, хотя ни Чайковский, ни Петипа с Ивановым его таким не задумывали. Но так сложилось (в СССР, в других странах подобного нет), что именно «Лебединым» (и чаще всего именно с Плисецкой) «угощали» лидеров зарубежных стран во время их визитов в Советский Союз. В 1950 году на таком спектакле был «Великий кормчий» – Председатель КНР Мао Цзэдун. В «новом Китае» (так китайцы называют государство, образованное коммунистами 1 октября 1949 года) классический балет создавали специалисты из СССР, одним из которых был Павел Гусев. Во время визита Мао должны были давать балет «Красный мак», но не учли, что после «опиумных войн» у китайцев (тем более революционных) мак, даже красный, ассоциируется с наркотиками, а наркотики – с фактической утратой суверенитета над частью страны. Поэтому