Морской змей - Татьяна Воронцова

«Ну вот, голубушка, впервые ты взглянула смерти в лицо. Не понарошку – всерьез. И что чувствуешь в связи с этим?» Все это слишком сложно... слишком сложно, чтобы выразить словами. Мужчина попытался утопить свою бывшую жену. Этот факт не подлежит сомнению, хотя никто об этом не говорит. Какой смысл? Во-первых, теперь это уже не докажешь. Во-вторых, Макс еще здесь, и если начать его дожимать... Известно же, что загнанный в угол зверь нападает еще более свирепо. Все правильно. Если путь к отступлению отрезан, остается только нападать.

Пока что он держится как случайный свидетель едва не случившегося несчастья. Изображает тревогу, озабоченность, испуг... Но она-то знает. И знает Венсан, который в буквальном смысле слова вытащил ее за волосы. И ему пришлось потрудиться, потому что Макс отнюдь не обрадовался появлению третьего лица! Венсан чувствовал, как сукин сын борется, пытаясь завершить начатое. Но конечно, впустую. В воде против француза у него не было никаких шансов, и он очень быстро это осознал. Потом суетился, заглядывал в глаза: «Ты как, Лиза?.. Все в порядке?..» – «А как же! Жаль разочаровывать тебя, Колесников, но все в полном порядке, не считая воды в ушах».

Там, на берегу, когда она слегка отогрелась в ласковых объятиях Джеммы, Венсан спросил ее:

– Что случилось?

Лиза с трудом проглотила слюну.

– Сама не знаю. Вдруг ни с того ни с сего свело ногу. Вроде бы и вода не холодная... Я испугалась – и больше ничего не помню.

– Вот видишь! – торжествующе вскричал Макс. – Это была просто судорога! Судорога, и ничего больше. Я пытался помочь ей, но ты меня опередил. Кстати, откуда ты взялся? Только что никого не было, и вдруг...

– Ага, – сказал Венсан, пристально глядя на Лизу. – Значит, судорога.

– Ты что, не веришь мне? – обиделся Макс.

– С чего ты взял?

Но Лиза видела его глаза. В них было понимание, настоящее понимание. Судорога... ничего не помню... Да уж, признаться (даже себе самой) в том, что твой бывший муж задумал тебя убить, – это, друзья мои, совсем не просто.

Тень на балконе, легкое поскрипывание резиновых подошв – и Лиза уже знает, кого там принесло. Первая мысль: бежать. Но это уже смахивает на паранойю, поэтому она остается и спокойно поджидает посетителя, стоя в проеме балконной двери.

– Привет, – произносит Макс с неуверенной улыбкой. – Ну как твоя голова?

– Уже лучше.

– Ты это... будь поосторожнее, ладно? Далеко не заплывай. Во всяком случае, одна.

Лиза чувствует, как каменеет лицо. Каменная улыбка, как у индийской Тары.

– Я была не одна.

– Послушай... – Он шумно переводит дыхание. – Вечером я уеду. Но прежде чем я уеду, нам надо поговорить.

– Как, опять?

– Что значит «опять»? Ты ни разу не выслушала меня как следует!

– Слишком длинные предисловия. Тебе следовало говорить покороче.

– Лиза, посмотри на меня. – Он попытался взять ее за плечи. – Я же не какой-нибудь...

– Убери руки!

Они не сразу замечают Венсана, который вошел обычным путем, через дверь. В широких льняных брюках и рубашке нараспашку он выглядит потрясающе. Ходячая реклама зубной пасты, пены для бритья, мужской туалетной воды и бог знает чего еще. Быстрый взгляд на обоих участников представления (оценить ситуацию), отдельная улыбка Лизе.

– ?a va, la santе?[54]

– Bien , mon cherе , – отозвалась Лиза. – Tre?s bien[55].

– Я вас понял, – бормочет Макс, краснея от досады. – И все же нельзя ли говорить по-английски?

Венсан готов на все ради гостя.

– Обед готов. Хозяйка приглашает к столу.

Спокойствие. Главное – сохранять спокойствие. До вечера каких-нибудь три-четыре часа. Даже если опоздает на паром, всегда сможет заночевать в городском отеле. Придумает что-нибудь. В худшем случае посидит до закрытия в каком-нибудь кабаке, а потом – на скамеечке в парке. Ничего ему, голубчику, не сделается.

Обед прошел в теплой, дружественной обстановке. Все рас–точали похвалы шеф-повару, то есть Джемме, а она горделиво улыбалась, не забывая подкладывать Лизе лучшие куски. Жареная курица, салат, отварной картофель с зеленью и оливковым маслом – все было так вкусно, что в течение часа непримиримые враги вели себя как лучшие друзья. За столом – никаких разборок!

Венсан, как всегда, был на высоте. «Еще капельку бренди, mon vieux ?.. Сигарету?..» Этакое несокрушимое добродушие, свойственное сытым, самодовольным европейцам и доводящее до исступления русских. В исполнении Венсана это выглядело на редкость правдоподобно. Надо было знать его, чтобы заподозрить, что это всего лишь игра.

Все просто классно, только вдруг Лиза почувствовала, что обед просится обратно. Извинившись, она выскочила из-за стола и опрометью кинулась в ванную.

Буквально через минуту раздался стук в дверь. Она опрометчиво открыла.

– В чем дело, Лиза? Тебе плохо?

Она покосилась на себя в зеркало. Белое лицо, испарина на лбу...

– Ерунда. Немного тошнит, вот и все.

Очередной позыв заставил ее резко повернуться и присесть на корточки.

Макс все изображал обеспокоенного родственника:

– Что, опять? Ведь прошло же...

– Уйди, бога ради, – выдавила она, склоняясь над унитазом.

Макс убрался.

Лиза представила, как он разглагольствует там сейчас в ее отсутствие. Да-да, старый недуг. Думали, все прошло, и на тебе... Нервная анорексия. Бедняжка не могла есть. Сколько докторов пытались помочь! А главное, с чего бы? Спокойная, обеспеченная жизнь, любящий муж...

Отдышавшись, она прополоскала рот, умылась, тщательно промокнула лицо полотенцем. Взглянула на себя еще раз. Ладно, наплевать. Вышла на веранду и присела на широкие деревянные перила. Солнце, просвечивающее сквозь зелень ветвей... одуряющий аромат кипарисов и сосен...

– Сегодня он уедет. – Венсан щелкнул зажигалкой, прикурил и уселся напротив, прислонившись спиной к опорному столбу. – Обещаю.

Она тихонько вздохнула.

– Это была не очень хорошая идея, правда? Привезти его сюда.

– Гораздо худшей была идея выйти за него замуж.

– Но...

– Вам нужно было расстаться еще шестнадцать лет назад.

– Мы и расстались, а потом...

– Нет. – Венсан покачал головой. – Нужно было расстаться навсегда. Навсегда.

Не сразу после этого Лиза рискнула заговорить. Но Венсан молчал, никак не обнаруживая своего раздражения, и это придало ей решимости.