Нерушимый 5 - Денис Ратманов

ответил Димидко без энтузиазма. — Короче, без тебя, Саня, никак. Так что только попробуй мне тут еще остаться!

Саныч хотел отдать все, что имеет, лишь бы вернуть меня. Он и отдал почти все адвокату, парни тоже, наверное, скинулись, и вот сейчас за них было обиднее, чем за себя.

— Зато Погосян у нас с левой забивать научился! — вспомнил о хорошем Димидко.

— Да, — заулыбался Мика, — я уже не одноногий!

— Полутораногий пока, — не дал ему расслабиться Саныч.

Проговорили мы часа два. Такие встречи давали мне силы держаться.

За день до суда пришла Лиза, и, хотя Кагановский настаивал на том, чтобы мне предоставили с ней трехдневное свидание, никто этого не разрешил, и мы снова разговаривали через стекло, а в голове крутилась песня, которая немного не в тему: «Две стороны стекла: дождь и ладонь».

— Я хочу прийти в суд, — сказала Лиза, гладя пальцами стекло, куда я уперся рукой.

— Будет закрытое заседание, тебя не пустят, — попытался ее отговорить я.

— Я все равно приду завтра в три дня и буду сидеть возле здания, ждать. Я ж с ума сойду от бездействия! А так… хоть что-то сделаю, хоть как-то. Чтобы, когда ты выйдешь, наконец с тобой обняться. Я уже не могу, скоро замяукаю, как мартовская кошка. Как оно все по-скотски. — Она вздохнула. — Меня как из института выгнали, я на работу попыталась устроиться, так не берут даже продавщицей! Даже официанткой. Вот за что со мной так? Я-то что сделала?

— Потерпи, пройдет время, дело забудется, и снова поступишь. Ну, или восстановишься.

— А сейчас что делать? — вскинулась она. — Мыть полы? Поливать клумбы? Обрезать кусты? — в ее глазах блеснули слезы. — Ты не перестанешь меня любить… такую? С клеймом…

— Господи, Лиза, что ты такое говоришь, ты ведь все та же моя девочка, ничего не изменилось. Плевать на предрассудки! Я, вон, вообще за решеткой, ты же от меня не отвернулась.

— Тебя оправдают, а дед… Деда не оправдают, он не сможет себя защитить. Мама говорит, надо уезжать подальше и затеряться, здесь мы все время на виду были, все нас знают, злорадствуют. Столько сплетен, столько яда!

— Не отпущу, — улыбнулся я.

Это она еще не знает, что ее дед оговорил меня даже не под пытками — просто так. Есть вероятность, что он был под ментальным контролем, и дело это чертовски усложняет. Все-таки показания основного подозреваемого будут учитываться, а опровергнуть их вряд ли кто-то сможет.

Когда мы с Лизой расстались, на душе было муторно. Я возвращался в камеру и думал о том, кто же мог сотворить такое с Вавиловым. Первая мысль была — Фарб-Вомбат, но Семерка уверяла, что он не суггестор и не умеет навязывать свою волю. И если работают одаренные, то, выходит, Кардинал прав, и грядет время смуты, когда всем станет не до футбола. Но как хотя бы навести Семерку на эту мысль, чтобы она не выглядела бредом параноика? За что зацепиться?

Кардинал еще наобещал кучу всего, а раскопал с гулькин нос. «Рано или поздно». Похоже, в моем случае информация появится, когда будет поздно.

В камере я сразу же подошел к нему и уставился требовательно. Он понял, чего я хочу, сунул в рот последнюю сигарету из пачки, разорвал ее и написал на клочке плотной белой бумаги: «Много фамилий. Кагановский все расскажет».

Встреча с Кагановским у меня назначена на завтра, на одиннадцать, а послезавтра — суд.

— Нарыл что-то интересное?

Он неопределенно повел плечами и отвернулся, лишь обронив:

— Много, очень много.

Я скрипнул зубами — до завтра ждать! — разорвал записку на мельчайшие фрагменты и спустил в туалет.

Глава 12

Всем встать, суд идет!

Еще вчера я думал, что познал дзен, и мне пофиг на все — и на решение суда, и на судьбу футбольной команды, и на червей, подтачивающих тело Советского Союза изнутри. Сегодня подтвердилось, что для любого индивидуума, в том числе меня, прыщ на собственном носу важнее тысячи землетрясений а Африке.

Мысль о том, что же там нарыл Кардинал, подняла меня раньше побудки, и я минут десять перебирал варианты под забористый храп сокамерников.

Потом я вместе со всеми без аппетита поел. Прочел газеты Кардинала, где ни слова не было ни о деле Шуйского, ни о «Титане». В Союзе все спокойно: спутники бороздят космические просторы, сходят с верфей атомные ледоколы, увеличиваются надои молока, осваивается целина и сеется пшеница, товарищ Горский встречается с лидерами африканских стран. Никто не заметил, что Нерушимого затянула в жернова системы. Незаменимых людей не бывает. Вчера ты герой и любимец толпы, а сегодня — сиделец без имени и без судьбы.

Горский, насколько я знаю, суггестор, но он в деле Шуйского точно не замешан.

Дожидаясь Кагановского, я чуть не поседел. Адвокат же выглядет по обыкновению спокойно, и его уверенность немного передалась мне. Положив на стол папку с моим личным делом, он сказал:

— С чего начнем? С перспектив…

— С информации, — прервал его я.

Он открыл пухлую папку, вытащил несколько листов, оформленных в виде списка. И не побоялся же пронести! Хотя, наверное, он тут уже примелькался, вначале все, что он проносил, изучали досконально, а теперь уже и не вникают. Наркоты, колюще-режущего нет — и хорошо.

На одном листе была схема контактов Золотько, того самого иноагента, которого ликвидировали в день смерти Шуйского: в середине — фамилия фигуранта, вокруг — его помощники, выше — те, кто с ними и самим Золотько взаимодействовали.

— За несколько дней до взрыва контактировал с Шуйским. С Золотько общались Вавилов и Дороничев. Да и много кто еще. Вот личные контакты с секретарями обкомов других областей и республик, вот контакты с начальниками заводов и разработок. Жирным шрифтом выделены те, с кем он связывался или общался более трех раз. Вот — взаимодействие с замами всяких больших людей. Обширнейший список.

Он отодвинул лист с контактами Золотько и достал другой такой же.

— Так, теперь берем Дороничева и его взаимодействия. Он ткнул в несколько фамилий. Видишь? Мало совпадений. Теперь — Вавилов и совпадения контактов его и Золотько, тут уже больше, но недостаточно для того, чтобы сказать: они заодно. А вот Шуйский и Золотько.

Среди контактов Шуйского бросилась в глаза выделенная фамилия — Ковальский, а также Топаз и некто Рудазов, причем к Рудазову тянулись стрелки от замов Шуйского.

— Кто эти люди? Ковальский…

— Врач. Дочь Шуйского некрасива, собой недовольна и полжизни проводит у пластических хирургов. Это для нее