22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война? - Марк Солонин
Шрифт:
Интервал:
Строго говоря, уже одно только наличие присутствия таких военачальников, как Кулик и Болдин, могло обречь войска на небывалый разгром. В поисках других причин обратимся (за неимением лучших источников) к воспоминаниям немногих уцелевших.
Болдин — незаурядный мемуарист. У него прекрасная, цепкая память, сохраняющая даже самые малозначимые подробности. Вот, описывая свой первый день на войне, он вспоминает и удушливую жару, и то, что вода во фляжке была теплой и не освежала пересохшее горло. Самым подробным образом, на десятках страниц описывает Болдин историю своих блужданий по лесам в окружении. '
А вот о главном — о подготовке, проведении и результатах контрудара — говорится очень кратко и скупо.
Итак, первый день войны, вечер 22 июня.
«...Командующий 10-й армией склоняется над картой, тяжко вздыхает, потом говорит:
— С чем воевать? Почти вся наша авиация и зенитная артиллерия разбиты. Боеприпасов мало. На исходе горючее для танков... Уже в первые часы нападения авиация противника произвела налеты на наши склады с горючим. Они и до сих пор горят. На железнодорожных магистралях цистерны с горючим тоже уничтожены...
...на КП прибыл командир 6-го кавалерийского корпуса генерал-майор И. С. Никитин. Вид у него озабоченный.
— Как дела? — спрашиваю кавалериста.
— Плохи, товарищ генерал. Шестая дивизия разгромлена...
— Остатки дивизии где?
— Приказал сосредоточить в лесу северо-восточнее Белостока».
Без лишних комментариев сравним этот абзац с отрывком из воспоминаний начальника штаба 94-го кавполка той самой «разгромленной» 6-й кавдивизии В.А. Гречаниченко [83].
«...Примерно в 10 часов 22 июня мы вошли в соприкосновение с противником. Завязалась перестрелка. Попытка немцев с ходу прорваться к Ломже была отбита. Правее оборону держал 48 кавалерийский полк. В 23 часа 30 минут 22 июня по приказу командира корпуса генерал-майора И. С. Никитина части дивизии двумя колоннами форсированным маршем направились к Белостоку... К 17 часам 23 июня дивизия сконцентрировалась в лесном массиве в 2 километрах севернее Белостока...»
Второй день войны, 23 июня 1941 г.: «...к рассвету штабы 6-го механизированного и 6-го кавалерийского корпусов обосновались на новом месте в лесу в пятнадцати километрах северо-восточное Белостока. Этот живописный лесной уголок стал и моим командным пунктом...» Так точно. И в протоколе допроса Павлова есть подтверждение того, что все штабы, и без того уже находившиеся далеко от места боев (расстояние от Белостока до тогдашней границы составляет 100 км), ушли еще дальше:
«...во второй день части 10-й армии, кроме штаба армии, остались на своих местах. Штаб армии сменил командный пункт, отойдя восточнее Белостока в район Валпы...» [67]
Чем же занимались наши генералы, собравшиеся в живописном лесном уголке?
«Время уходит, а мне так и не удается выполнить приказ Павлова о создании ударной конно-механизированной группы. Самое неприятное (так в тексте. — М.С.) в том, что я не знаю, где находится 11-й мехкорпус генерала Д. К. Мостовенко. У нас нет связи ни с ним, ни с 3-й армией, в которую он входит...»
Потрясающее признание. Как заместитель командующего округом мог не знать района дислокации мехкорпуса? Мехкорпус — это не иголка в стоге сена. Их во всем округе было всего лишь шесть, а если не брать в расчет 17-й и 20-й МК, формирование которых только начиналось, то реально боеспособных мехкорпусов было ровно четыре.
Придется напомнить, что штаб 11-го мехкорпуса и 204-я мотодивизия дислоцировались в Волковыске (85 км восточнее Белостока), 29-я танковая дивизия — в Гродно (75 км северо-восточнее Белостока), а 33-я танковая дивизия — в районе местечка Индура (18 км южнее Гродно).
Другими словами, от «живописного лесного уголка в 15 км северо-восточнее Белостока», в котором затаились Болдин с Никитиным, до дивизий 11-го мехкорпуса было примерно 60—70 километров. Но преодолеть это расстояние так и не удалось.
Вплоть до окончательного разгрома, произошедшего 26—27 июня, Болдин не только ни разу не был в расположении вверенных ему войск, но даже не смог установить какую-либо связь с 11-м мехкорпусом. На всякий случай напомним внимательному читателю, что в составе КМГ Болдина было два эскадрона связи, конный дивизион связи, три корпусные авиаэскадрильи и восемь (!) отдельных батальонов связи.
Для самых дотошных можно указать и их номера: 4, 7, 124, 185-й обе в составе 6-го мехкорпуса и 29, 33, 583-й и 456-й обе в составе 11-го мехкорпуса [8].
«...В довершение бед на рассвете вражеские бомбардировщики застигли на марше 36-ю кавалерийскую дивизию (ту самую, командир которой перешел на службу к немцам) и растрепали ее. Так что о контрударе теперь не может быть и речи... я сидел в палатке, обуреваемый мрачными мыслями... » [80]
Разумеется, Болдин нигде ни словом не обмолвился о том, какие конкретно силы и средства были включены в состав конно-механизированной группы, в какой группировке и с какими силами наступал противник, так что фраза о том, что «растрепанность» одной кавдивизии сделала контрудар советских войск «совершенно невозможным», не казалась читателям такой абсурдной, какой она является на самом деле.
А внимательный читатель наверняка уже заметил очень странную хронологию событий: по версии Болдина, 22 июня была «разгромлена» 6-я кавдивизия, на рассвете 23 июня «растрепана» 36-я, других кавалерийских частей в составе КМГ просто не было, и вдруг после этого, 25 июня начальник штаба сухопутных войск вермахта отмечает в своем дневнике, что в районе Гродно «крупные массы русской кавалерии атакуют западный фланг 8-го корпуса"??
Да, трудно полководцу водить войска, если он сидит в живописном лесу, за десятки километров от поля боя, заменив разведку слухами и мрачными мыслями...
«...позвонил Хацкилевич, находившийся в частях.
— Товарищ генерал, — донесся его взволнованный голос, — кончаются горючее и боеприпасы.
— Слышишь меня, товарищ Хацкилевич, — надрывал я голос, стараясь перекричать страшный гул летавших над нами вражеских самолетов. — Держись! Немедленно приму все меры для оказания помощи.
Никакой связи со штабом фронта у нас нет. Поэтому я тут же после разговора с Хацкилевичем послал в Минск самолетом письмо, в котором просил срочно организовать переброску горючего и боеприпасов по воздуху...» [80]
Многоточие не должно смущать читателя. Мы ничего не упустили. Именно этим — посылкой письма в Минск — и ограничились «все меры», принятые первым заместителем командующего фронтом.
Третий день войны.
«...фактически находимся в тылу у противника. Со многими частями 10-й армии потеряна связь, мало боеприпасов и полностью отсутствует горючее... из Минска по-прежнему никаких сведений... Противник все наседает. Мы ведем бой в окружении. А сил у нас все меньше. Танкисты заняли оборону в десятикилометровой полосе. В трех километрах за ними наш командный пункт...»
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!