Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов

Подошёл я, интересуюсь: не вы ли, гражданочка, будете Груша Плотникова? А она меня увидела – покраснела вся и отвечает:

– Именно я. А не вы ли будете Вася Козельцов?

Имя моё запомнила. Я как это услышал – прямо словно взлететь готов. Но взлетать не стал, а только взял её за руку. И начал с ней вежливый разговор: как живётся да не забижают ли хозяева. И тут она мне такое рассказала – я даже не верил сперва. Хозяева её оказались люди совершенно удивительные: за прислугу её вовсе не считают, а живёт она с ними, ровно одному – дочь, а другому – сестра родная. Я интересуюсь: сестра ли? А она вспыхнула да как принялась меня честить – насилу её успокоил. Оказывается, нет ни у отца, ни у сына к ней любовного интересу. А вот, однако ж, дрова ей колоть не разрешают, воду сами в дом таскают, приодели её, в театр, в музей, в кино водят. Говорят, что не правильно это, если у них домашняя хозяйка плохо одета да совсем не образована. Это, говорят, позор для них большой.

Удивляюсь я такое слушать, но ведь понимаю: если жить по-советски, так ведь так и надо. Спросил Грушу: хозяин-то у неё партийный? Она мне рассказывает, что не просто партийный, а очень даже близкую дружбу с секретарём их заводской ячейки водит, и что иногда спорят они – только до драки не доходит, а в дому у них газеты выписывают: «Правду», «Известия», журнал «Большевик» и ещё один журнал и две газеты на иностранном языке, но тоже – партийные.

За разговорами дошли до дома, где она теперь проживает. Груша мне:

– Зайдите, – говорит, – товарищ Вася Козельцов, к нам. Я пока обед готовить стану, вы у меня посидите.

И посидел я у неё. Она мясной похлёбки с галушками наварила и мне миску налила. Я съел, только нахваливал. И даже спросить осмелился: что она всё же себе думает о вопросах любви, брака и сознательной советской семьи?

Только она мне ответить не успела: слышим – дверь хлопнула и голос в прихожей:

– Грушенька, я дома. Обедать буду, когда сын вернётся, а пока не сочти за труд: чаю мне сделай.

* * *

Волков-старший вернулся один. Сын с самого утра умчался в клуб: там у кимовцев подготовка к какому-то очередному мероприятию. А отец, невзирая на выходной день, отправился в заводскую лабораторию. У него родилась идея подсказать РККА рецепт напалма. Но не простого, а самовоспламеняющегося, как жидкости КС или БГС[57]. Вот только использовать белый фосфор или сероуглерод ему очень уж не хотелось: связываться с токсичными веществами – слуга покорный! А белый фосфор ещё и не стабилен. «Не-е-ет, такой хоккей нам не нужен!»

Точной концентрации солей нафтеновых и пальметиновой кислот в напалме Всеволод Николаевич не помнил, но был уверен, что значение лежит в диапазоне от пяти до десяти процентов[58], так что необходимо просто выбрать оптимальное значение.

Над этим он и проработал полдня, а затем начал подбирать ингредиент для самовоспламенения. В качестве такового Волков, решив не изобретать велосипеда, собирался использовать сплав щелочных металлов, попутно отчаянно вспоминая: когда точно появился полистирол? Очень уж хотелось создать заодно и «Напалм-В»[59].

Натрий-калиевый сплав идеально подошёл в качестве воспламенителя. Настолько идеально, что пожар в лаборатории Волкову-старшему удалось потушить далеко не сразу. Справившись с огнём и убедившись, что ущерб, понесённый лабораторным оборудованием и запасами реактивов, минимальный, Всеволод Николаевич решил, что на сегодня с него достаточно.

Он тщательно зафиксировал всё в лабораторном журнале, сообщил вахтёру о случившемся, затем они вместе составили акт о произошедшем, и Волков написал расписку, что готов возместить ущерб. Вахтер поудивлялся такой честности и похмыкал по поводу излишнего буквоедства, но опытный инженер, в своём далёком прошлом-будущем неоднократно общавшийся со следственными органами, трудовой инспекцией, пожарниками, экологами и СЭС, точно знал, что «чем больше бумаг, тем спокойнее заднице», и отказываться от своей полезной привычки не собирался.

Всеволод Николаевич дождался, пока пенал с ключами не будет опечатан на вахте, и пошагал домой, по пути размышляя: что-нибудь сегодня прошло не так? Выходило, что всё хорошо, и, пожалуй, можно направлять свою рацуху[60] Наркому Обороны.

За этими мыслями он не заметил, как дошёл до дома. Судя по тому, что в доме не завывало радио, не гремело пианино и не раздавался многоголосый молодой хор, – сын ещё не вернулся. Он окликнул Грушу и попросил чаю, но вместо ответа услышал какой-то странный писк. Это ему не понравилось: обычно девушка отвечала громко и многословно. «Что это с ней? Э-э-э, а уж не явился ли к нам какой лихой гость?»

Волков метнулся на кухню, попутно заметив, где стоят топор и маленькая кочерга. «Чёрт его знает: а ну как пригодятся?» Но они не пригодились, хотя гость в кухне всё же обнаружился: крепкий, румяный милиционер с веснушчатым лицом. В петлицах Всеволод Николаевич разглядел странный значок, напоминающий геральдический щит синего цвета[61]. Смущённая и испуганная Груша стояла напротив него, явно не зная, что сказать.

«Между прочим, форма милиционера ещё не делает из человека сотрудника внутренних органов, – вдруг подумалось Волкову. – Мало ли какие артисты бывают?» Вслух же он, прочно фиксируя взглядом милиционера, спросил:

– Грушенька, скажи честно: ты ограбила банк? Нет?

Девушка отчаянно замотала головой.

– Убила на базаре торгаша, обвесившего тебя? Обсчитавшего? Тоже нет? – продолжал Волков. И увидев отрицательную реакцию девушки, обратился к милиционеру: – Товарищ, не знаю, как вас звать-величать: что бы ни натворила наша Груша, ни в чём серьёзном она замешана быть не может. А если штраф нужен – пожалуйста! – Все так же, не отводя глаз от человека в чёрной форме, он прикоснулся левой рукой к нагрудному карману френча и добавил: – С вас квитанция, с меня денежки.