Мир уршада - Виталий Сертаков

Бритый гончар торопливо потянулся своим окороком к Камню, ему тоже пришлось встать на колени. Когда его грязная тень закрыла светило, я плюнула ему в глаз отравленной иглой. Он умер, сжимая Камень в потных ладонях и свалился всей тушей на меня.

Я осмотрелась, смахнула кровь с рассеченной брови и улыбнулась своему преданному всаднику. Мы победили. Честно говоря, это было почти невероятно, но мы победили. Мы убили всех крылатых и троих людей. Я раздела монахов, осмотрела их побрякушки, но не нашла ничего пригодного. Они пользовались иной магией, иными амулетами и незнакомыми травами.

Тонг-Тонг едва мог ходить, и следующие три меры песка я занималась его ранами. Мне показалось, что внутрь его ран попал какой-то яд, кожа вокруг покраснела и горела. Но я не стала пугать Тонг-Тонга раньше времени. Смешала ему три самых сильных настоя, наложила под повязки свежую смолу, а сама пошла ловить коней. Двух коней я приманила достаточно быстро, они паслись в лощине, вне пузыря, гязах в трех от поляны, залитой вонючей кровью нелюдей. Еще одну лошадку удалось поймать, только загнав ее к пропасти, она никак не хотела успокаиваться.

За очередной рощей поющих цветов меня ждали два открытия. Во-первых, я обнаружила следы еще одного монаха. Очевидно, старший из этой четверки сбежал раньше. Но сбежавший колдун бросил на полянке закрытую глубокую корзину. Я заглянула туда и не поверила своим глазам. Свежие фрукты и еще кое-что.

— Что это, высокая домина?

— Ах, ты никогда не видел… Это нюхач. Он тебе ничего не сделает, только не наклоняйся к нему близко.

Нюхач покоился в глубине, на подстилке из тростника.

— Он разумен?! — Тонг-Тонг покосился с опаской. — Его следует убить, госпожа?

— Нет, — я отрезала кусочек гуавы и осторожно, на ладони, подала нюхачу. — Его следует полюбить, Тонг-Тонг. Нам обоим следует его полюбить.

Первый привал Рахмани позволил себе лишь на самом краю плато Зайцев, там, где громадные сосульки истекали серебряным дождем над террасами замерзшей воды. Плато Зайцев нависало над горизонтами скользких ноздреватых ступеней, слегка накренившись над ними, словно пробка, вытолкнутая из толщи льдов. Здесь еще было достаточно тепло, сюда долетали нежные течения с юга и превращали стойкие торосы в хлебный мякиш. В ширину накренившаяся пластина превышала шестьсот гязов, а в длину очертаниями походила на двух зайцев, замерших в стремительном беге. Точно измерить плато в длину никто не брался, поскольку то одна сторона подтаивала, то другая обрастала свежими кристаллами льда. Здесь еще не было достаточно холодно, сюда сквозь прозрачные призмы еще дотягивались жалкие лучи белой Короны. Плато Зайцев с каждым годом выпирало все выше, грозя скоро перерасти Сырой барьер, и среди венгов циркулировали упорные слухи о горячих источниках, бурлящих под толщей застывших вод. Там, где горячие источники, — там и пещеры. Среди подвыпивших ловцов Тьмы находились болтуны, кто в кабаках Гагена уверял простофиль, будто самолично видел входы в пещеры, и даже туда спускался, и что якобы там всегда тепло, а в водах подледных пресных озер живут гигантские светляки…

Рахмани Саади всегда молча слушал говорунов. Он знал, что настоящих пещер под плато Зайцев нет, зато есть незастывающее подземное озеро, уровень воды в котором непрерывно повышается, сминая внешний рельеф. Пещеры тоже существовали, громадные извилистые каверны, но начинались они гораздо дальше, за плато Королевы, и тянулись в промерзшие глубины материка неизвестно на сколько сотен миль.

На ромбовидной, относительно ровной впадине, похожей на затертый метеоритный кратер, когда-то нашли вмерзшую в лед переднюю часть парусника с золоченой надписью «Королева Ви…» Это случилось, когда старый Ларси еще бегал мальчишкой без штанов, а Саади не было на свете. Венгам повезло, они успели выковырять нос парусника изо льда до того, как начался безлунный цикл, и доставили его ко двору тогдашнего монарха. С той поры рваная вмятина в бесконечных снежных наносах приобрела название плато Королевы. Дальше плато Королевы царила полная и безраздельная ночь. Звезды там мерцали ярко и холодно, а луна опускалась так низко, что казалось, заглядывала в душу. Дальше в глубину континента короли Ютландии не претендовали на власть, поскольку ни один гарнизон не сумел бы продержаться во мраке. Впрочем, такие попытки делались, и всякий раз безуспешно.

Лет двести назад отчаянные первопроходцы пытались строить форты на заснеженном материке, завозили туда каторжан, дезертиров и девок, чтобы наладить быт, но так и не смогли обеспечить доставку продовольствия. Всего построили шесть фортов, цепочкой, все глубже и глубже на заледеневший бок планеты. Потом вспыхнула междоусобная война между ярлами, и о переселенцах забыли. Когда о них вспомнили и направили спасательную экспедицию, не нашли никого в живых.

Не нашли вообще никого.

Рахмани однажды побывал в остатках такого форта. Промерзшее дерево даже не гнило, оно сухо звенело от ударов, а внутри срубов тоже все сохранилось нетронутым. Чашки, постели, лампы, нехитрая утварь… Люди не рыли себе могилы, не пожирали друг друга. Они просто исчезли, испарились в никуда. Рахмани искал следы насилия и не находил. Собаки нервничали, скулили и наотрез отказывались заходить в двери покосившихся избушек. Рахмани ночевал в двух фортах, но так и не получил ответа на свои вопросы. Рахмани входил в транс так, как его учили Слепые старцы, но его вспорхнувшее сознание наталкивалось только на серую паутину.

Забытые в фортах люди не просто умерли, тогда от них на серой паутине остались бы легкие светлые штрихи, тающие отголоски существований. Люди отсутствовали на тверди Зеленой улыбки. Саади мог только предположить, что на темной стороне открылся когда-то Янтарный канал, и переселенцы сбежали по нему на Хибр…

После тех первых экспедиций походы на замерзший бок планеты предпринимали еще сотни раз. И сотни искателей приключений пропадали. Старый венг Ларси за стаканом водки, хихикая, повторил как-то нелепую байку, что за тысячемильной границей льдов прячется теплое солнечное королевство…

— И все они удрали туда? — перебил приятеля Рахмани. — Без эму, снаряжения и пищи? Отчего же в наше время никто не может преодолеть больше трехсот миль?

Триста миль в глубину вечной Тьмы — это предел. Триста миль в глубину континента, дальше не забиралась ни одна упряжка. Никому не ведомо, какие тайны хранят бесконечные поля торосов. Рахмани прожил на границе Тьмы немало лет, построил иглу, объездил с венгами все закоулки, относительно безопасные для поисков, изучил повадки собак и эму, прежде чем отважился на первую дальнюю вылазку. И тоже уперся в невидимую границу на трехсотмильном рубеже. Там буйствовали полярные радуги, там плевок долетал до земли звенящим осколком, а собаки сбивались в скулящий комок и грызли лед между пальцев, тоскливо повизгивая.

Рахмани честно произвел четыре попытки. Он сделал все, о чем просили пославшие его, но не сумел пробиться. До того, как осесть в ютландских землях, он пытался осуществить задуманное с другой стороны тверди. Плавал на судах поморов, нанимал парусник до огненной земли Патагон, но вечная Тьма со всех сторон берегла свои тайны…