Гуд бай, стервоза! - Джо Шрайбер

— Нет, нет, нет… Даже через сто лет нет…

Все гости, богачи и их друзья, разбились на маленькие группки по два-три человека. Одна пара целовалась на персидском ковре, рядом с журнальным столиком, уставленным красными пластиковыми стаканчиками, так, словно они решили, что абсолютно невидимы. Никто не обращал на целующуюся парочку никакого внимания. Вечеринка достигла того момента, когда правила уже ничего не значат.

Гоби указала жестом на лестницу перед нами. То, что она хотела сказать, было ясно: мы поднимаемся наверх.

— Забудь, — сказал я. — Я остаюсь здесь.

— Что ж, хотя бы честно. — Она посмотрела на улицу. — Подгони машину.

— Я не могу.

— Почему?

— Ты ее заглушила, ты что, забыла?

— На этот раз заведи ее сам.

— Я не знаю как.

— Ты что, не смотрел, как я это делала?

— Да, — сказал я, — но я такой же вор, крадущий машины, как ты студентка, которой нужно было написать реферат по нью-йоркской бирже.

Она закатила глаза, потом посмотрела влево — в том направлении, в каком люди обычно смотрят, пытаясь что-то вспомнить. Так, во всяком случае, пишут в учебниках по психологии.

— Нью-йоркская биржа расположена на Одиннадцатой Уолл-стрит. Это самая большая в мире биржа по капитализации рынка и принадлежащих ей компаний стоимостью 2,8 триллиона долларов. Мне продолжать?

— Типа, ты у нас самая умная, да?

— Я просто была внимательна, Перри, — сказала она. — Так же, как и ты?

Приложите к данному документу небольшую фотографию чего-либо важного и объясните, что оно означает для вас.

Стэнфорд

Выскользнув через входную дверь обратно на улицу, я с минуту постоял неподвижно на ступеньках кирпичного дома, оглядывая Восемьдесят пятую улицу. Она была пустынна, вокруг ни души. Кроме музыки, доносившейся из дома, не было слышно ни единого звука, так что я мог ощущать биение своего сердца и собственное дыхание.

Какой-то зверек шмыгнул поперек улицы — крыса, подумал я — и исчез среди мусорных баков.

В конце концов, я спустился вниз по ступенькам, стараясь, по возможности, ступать как можно тише. Тех парней, что следовали за нами раньше, не было видно, a «BMW» стояла там же, где я ее припарковал, — напротив пожарного гидранта. Я вовсе не был уверен, что мне удастся снова завести двигатель. На самом деле, я видел, как это сделала Гоби и, что бы я ей там ни говорил, возможно, мне удастся повторить этот трюк. Странно и даже нелепо — но как только я подумал о Гоби, мысли вдруг остановились, и я больше не мог думать ни о чем другом.

Я забрался в «BMW», открыл водительскую дверь, опустился на сиденье и полез под руль. Отвертки, которую я вытащил из зажигания, нигде не было видно.

Я взглянул на сумку Гоби, брошенную на пассажирском сиденье, словно третий пассажир, который всю ночь нас сопровождает. Я полез в сумку, мои руки наткнулись на стопку одежды и коробки с патронами, потом я нащупал два ножа, кожаную кобуру и светлый желто-коричневый конверт.

Я взял конверт и открыл его.

Прямо мне на колени из конверта выпала фотография.

Я поднял ее и посмотрел.

Фотография была старая, поблекшая, с полосами посередине — такими, будто ее много раз сворачивали пополам и разворачивали снова, засовывая на дно чемоданов или запихивая в карманы. На фотографии были две маленькие девочки в длинных темных платьях, они стояли рядом с деревом, напротив скромного одноэтажного дома. Судя по всему, им было лет шесть-семь лет, а небо позади них было какого-то необыкновенного оттенка — серо-зеленое.

У обеих девочек волосы спереди были строго заколоты на невидимки — так же, как закалывала их Гоби в те дни, когда притворялась студенткой в Аппер Тейлор. Одна из девочек сжимала в руках куклу, другая держала на руках маленького, немного встревоженного на вид котенка, и его хвост свисал через ее локоть. На полянке перед ними стоял небольшой круглый столик, на нем — чашки, блюдца, ложки, салфетки и заварочный чайник. Обе девочки смущенно улыбались, как будто тот, кто фотографировал, прервал их в самый разгар любимой игры.

Подсознательно я понял то, что инстинкт уже давно подсказывал: одна из девочек была Гоби, а другая была так на нее похожа, что, возможно, они были близнецами. Не могу сказать точно, как я определил, которая из них Гоби; что-то в улыбке, какая-то смешинка в уголках глаз — то, чего не было у другой, более серьезной девочки.

Я поднес фотографию прямо к глазам, рассматривая ее так и эдак.

У обеих девочек на шее были цепочки с кулонами.

Половинками одного сердца.

«Я — Смерть».

И именно в этот миг с заднего сиденья машины поднялись два человека.

— Добрый вечер, дорогуша, — сказал парень с татуировкой в виде слезы под глазом. Он распахнул пиджак, и в руке у него появился короткоствольный пистолет. Все это произошло так быстро, что я даже глазом моргнуть не успел — он выбросил руку вперед и двинул мне рукояткой по переносице. Я почувствовал, что теряю сознание, и следующий удар отправил меня в забытье.

Где вы видите себя через десять лет?

Рутгерс

Меня разбудил звук капель, непрекращающийся, разлетающийся эхом где-то под землей.

Следом за ним сразу пришла боль.

Она пронзала мой нос. Я не мог дышать. Носоглотка и горло горели, забитые комьями запекшейся крови. Мне было не продохнуть. Боль растекалась по всему лицу, спускалась вниз по шее, перетекая в руки до самых запястий.

Руки были связаны у меня за спиной. Я осторожно повернул голову и увидел, что я сижу на металлическом складном стуле, в каком-то тускло освещенном подвале промышленного здания. Хотя я не видел ничего дальше двадцати ярдов, в каком бы направлении ни смотрел, я все же различил смутные очертания старых труб и неработающих осветительных приборов где-то под потолком. Звук капающей воды доносился откуда-то снизу — видимо, там подтекала труба. Было холодно, сыро… Пространство вокруг казалось бесконечным, а где-то вдалеке оно переходило в какие-то еще, подобные этому гулкие подвалы с углублений и нишами. С потолка свисали жуткие цепи, оборванные веревки, прикрепленные наверху к трубам. На некоторых цепях еще сохранились и покачивались крюки — такие, на которых подвешивают мясо.

Вдруг я услышал шорох и обернулся.

В двадцати футах от меня, у серой непроницаемой стены, прямо напротив меня, привязанная к собственному стулу, сидела Гоби.

Что бы те двое парней ни сделали со мной, с ней они обошлись значительно хуже: губы ее были разбиты в кровь и распухли: правый глаз заплыл — была видна лишь тонкая полоска со зрачком, который поблескивал в темноте, а стало быть, Гоби была в сознании. Длинный тонкий порез рассекал ее левую щеку вниз до самого подбородка, а когда она открыла рот, я увидел, что один из ее передних зубов выбит. Она смотрела куда-то вниз, бормоча что-то непонятное.