Оп Олооп - Хуан Филлой
Шрифт:
Интервал:
— Бред! Я требую срочно подать мне menu Опа Олоопа, даже если в нем будет триста тысяч калорий, — проревел капитан-подводник.
Подали икру.
Статистик отведал икры осетра. Сделал паузу, наслаждаясь ее вкусом. И, прежде чем съесть еще, с удовольствием произнес:
— Смейтесь, Слаттер, но Ивар говорит правду. Мне знакома статистика по этому поводу. Одна пятая всех янки страдает от ожирения. Ожирение — это отклонение от нормы: нарушение работы желез, обмена веществ. Больше всего от этой болезни достается страховым компаниям: она сокращает срок жизни застрахованных, высасывает из этих компаний средства и истощает бюджет. Поэтому, чтобы оставаться упитанными, они ратуют за всеобщую худобу через умеренность и спорт. Интересная новость: «Metropolitan Life Insurance», основываясь на результатах анализа данных двухсот тысяч медицинских осмотров, заявила, что…
— Пожалуйста, никакой статистики! Дай вам волю, и вы поведаете нам о годовых показателях мирового оборота лобковой вши…
— Браво, браво!
— Лучше скажите, по какому поводу вы хотите закормить нас насмерть двадцатью блюдами?
Ироничные поддевки Суреды и Пеньяранды выбили Опа Олоопа из колеи, поломав стройную логику его аргументации. Беззащитный перед пронзающими его броню взрывами смеха, он лишь произнес:
— Цитируя одного идальго, «чтобы вас победить, нужно вас накормить». Вы все узнаете в конце ужина…
В этот момент раздалось многозначительное покашливание. Так сутенер обозначил свое желание высказаться:
— Я признаю, что затронутая ранее тема теорий об избыточном весе и рациональном питании в высшей степени соблазнительна. Но при этом она еще и чрезвычайно сложна, друзья мои. В Марселе, Барселоне, Шанхае, Париже и в этом городе, когда моя embonpoint выходит за границы положенного, я прибегаю к очень приятному и эффективному средству. Я хожу только в самые роскошные grills и рестораны. И могу заверить всех, кто желает похудеть, что ни одна диета не сравнится с действием их заоблачных цен…
Официанты начали менять посуду и приборы. На мгновение жизнеутверждающая геометрия стола оказалась нарушенной.
Появление селедочных рулетиков спровоцировало оживленный спор, вызванный расхождением вкусов. Ивар, Эрик и Оп Олооп радостно приветствовали воцарение аромата селедки над скатертью. Остальные же, за исключением сохранявшего нейтралитет Слаттера, потребовали, чтобы рулетики заменили черепашьим супом.
— Пусть решает главный.
— Пусть решает главный.
— Мой отец — швед, — сказал Слаттер. — Поэтому мне не противна селедка и у меня не вызывает отвращения черепаха. Я абсолютно нейтрален.
— Решайте уже! Я не выношу эту вонь. Я всегда считал крайне мудрой привычку не совать нос в задницу, даже в свою собственную. А это блюдо лишает меня такой привилегии. Эта зараза прямо у меня под носом. Решайте скорее!
— Ура, Пеньяранда! Я-то полагал вас чертовски вежливым человеком…
— Господа, я вижу, что мнения «оч. разделились»… как у публики на той знаменитой корриде, когда одни честили мать, а другие отца горе-тореадора. «Оч. разделились»… И все же мне нужно принять решение, и вот оно: пусть принесут…
— Селедку!
— Черепаху!
— …Вина. И каждый съест того, чего ему будет угодно.
Бурные аплодисменты, казалось, превзошли все возможные пределы.
Оп Олооп закричал:
— Maître, вина, вина! Что за невнимательность!
И покраснел, как школьница, возможно припомнив постулат Брилья-Саварена: «Celui qui regoitses amis et ne donne aucun soin personnel au repas qui leur a préparé, n’est pas digne d'avoir des amis»[34]
На его счастье, в этот момент вбежал maître, потрясая двумя бутылками.
— Посмотрите, сеньор: «Wiltinger dohr.» тысяча девятьсот двадцать шестого и «Liebfraumilch Riesling» тысяча девятьсот двадцать пятого.
— Отлично. Несите нужное число бутылок. Но не забудьте и про шабли. Не все любят вина Мозеля и Рейна.
— Я обожаю жидкое золото Бургундии, но не откажусь от глотка «Молока любимой женщины». Рейнское вино — жидкая ласка для горла, — сказал Гастон, сглатывая слюну.
— А вам, сеньор?
— Нет. Шабли.
Maître вышел и тут же вернулся. С торжественным видом он открыл бутылку, и, как только струйка вина полилась в бокал Слаттера, свежий и зрелый аромат только что искупавшейся девушки взбудоражил обоняние трапезничающих.
Затем, подойдя к статистику, maître передал ему винную карту:
192 °Château Beychevelle, St. Julien.
1920 Mercurey, Beaume.
Champagne G. H. Mumm, Cordon Rouge.
Cognac Napoléon, Pellison Pere Grand Marnier.
— Неплохо, действительно неплохо. Но не лучшим образом соответствует блюдам. Вина должны подходить к еде, как аккомпанемент к пению. Их выбор задает правильные духовные тон и ритм, гармонирующие с легкостью или тяжестью поглощаемых блюд. К стартовому блюду, osso-bucco например, ни в коем случае нельзя подавать муссо. Кстати, здесь не хватает итальянского вина. Добавьте самого достойного из Бароло, что у вас есть. Ну и, в случае столь пестрого меню, задача которого — угодить всем, тороватое бордо и теплое бургундское закроют любой недосмотр.
Все внимательно слушали его слова. Студент, все еще злившийся на maître, не смог удержаться от небольшой мести:
— Так его, Оп Олооп. Все maîtres одинаковы: такие важные и заносчивые. Но стоит содрать с них красивую оболочку, и ничего не остается… Уверен, что ваш урок заставил его попотеть.
— Отнюдь. С чего бы? — поспешно возразил сутенер, важно выкатив грудь. — Предложенные им вина изысканны и выстроены в относительно верном порядке. Даже самый изощренный gourmet навряд ли смог бы возразить против него, а ошибка, простите меня, мой дорогой Оп Олооп, кроется в слишком разнородном menu. Мы, торговцы плотью, едим либо в роскошных отелях по долгу службы, либо в отвратительных тюрьмах за государственный счет… Поэтому вино всегда заботит нас больше еды. Оно — проявление чистого духа, и плоть иерархически подчиняется ему. Таким образом, если отталкиваться исключительно от его функции, бокал изысканного «Heidsieck Monopole» ничуть не лучше терпкого мендосского вина. Ведь нас будоражит не вкус вина, а его предназначение, не bouquet, что обволакивает нёбо, но аромат, заполняющий наш внутренний мир.
— За это стоит выпить?
— За это стоит выпить.
— За здоровье нашего просвещенного сводника! Все выпили.
Жизнерадостно шумный тост заставил Гастона Мариетти покраснеть. Он ненавидел гам и сумятицу. Не в силах отделаться от звучавшего в нем последнего слова, он устало и с ехидцей махнул рукой и, не вставая, поблагодарил:
— Признателен вам за ваши
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!