Заземление - Александр Мелихов
Шрифт:
Интервал:
В кармане, где вчера плющились письма Фрейда, завибрировал мобильник. Он поймал его не сразу и чуть не выронил в яму — пальцы после таблеточной ночи еще плохо слушались. Калерия, мать ее так, не ответить он не решился.
— Да, прямо сейчас. Или вам нужно прислать сопровождающего с повесткой? Вы знаете, где наше отделение? Вот и чудненько. Хочу поговорить о вашей супруге.
Он почувствовал подлое облегченьице и, чтобы хоть отчасти искупить его, набрал Симу. Но как, проснувшись, он ее не застал, так и сейчас она была недоступна. Не удалось предупредить, что ею интересуются, может быть, даже и о чем-то сговориться. Хотя о чем? Кто знает, что еще эта тварь задумала?
УМВД на заурядном фасаде сияло золотом. Слева траурно свисал трехцветный российский флаг, справа был полунамотан на древко какой-то красный с неясным желтым кренделем. Пытаясь собрать свою решимость, он прошелся вдоль здания. Затормозил огромный черный автомобиль, из него спустился огромный черный бандит, вернее, черной на нем была только расстегнутая куртка-косуха, напяленная в августе, очевидно, для устрашения, но крупная бритая голова и золотая цепь на шее дышали тьмой. Бандюга вошел в дверь, как к себе домой, ну, а ему, законопослушному гражданину, тогда уж и сам бог велел (опять бог, но ему было не до богоборчества). Сердце работало в усиленном режиме, но до вчерашнего было далеко, к тому же и таблеточная очумелость помогала.
За стеклом, будто где-нибудь на почте, печатала на компьютере приятная девушка в милицейской форме, а через полукруглое окошко пыталась до нее докричаться юная горянка с остервенелыми слезами в голосе:
— Они же все дрались, почему всех выпустили, а моего брата оставили?!.
Девушка за стеклом продолжала печатать, будто не слышала.
— Ну ничего, сейчас Рашидик приедет, он всех вас вы…т!!!
Никакой реакции. Вот не думал, что женщины Востока могут так выражаться…
Джигитка пометалась и ринулась наружу. А он, даже не пытаясь бороться с угодливостью, пригнулся к окошку, проклиная свой живот, наверняка лишавший его всякого сочувствия со стороны женского пола.
— Здравствуйте, меня вызывала Калерия…
Вдруг забыл отчество, но Калерию-Холерию знали и без отчества.
— Подождите, она к вам спустится.
Путь в длинный темноватый коридор (учреждение как учреждение) был наполовину перегорожен канцелярским столиком, за которым, при телефоне, сидел молодой человек в милицейской форме, тоже довольно приятный. Похоже, самой неприятной здесь была Калерия.
Он принялся за доску объявлений и даже немного увлекся. Добровольная дактилоскопическая регистрация, «горячая линия» по вопросам несогласия с действиями должностных лиц…
На всякий случай он записал номер.
Мужчин, прошедших службу в вооруженных силах…
— Пройдемте.
Приветствия Калерия исключила как уступку замшелым привычкам, оставила только работающую часть. Кажется, заземлилась поглубже его самого.
На этот раз она была, однако, в легкой цветастой юбке, трижды опоясанной какими-то кружавчиками, и короткой светлой кофточке, открывающей непропеченный — пупок! Бог ты мой, она что, вообразила себя женщиной?..
Слегка, однако, обнадеженный, он попытался с нею заговорить, чтобы хоть чуть-чуть разрядить обстановку, но она никак не реагировала, продолжая отщелкивать стальными каблучками кабинет за кабинетом, — справа-слева, справа-слева…
Прощелкала по бетонной лестнице на второй этаж, открыла стальную дверь с наборным замком. Дверь за спиной грохнула железом, будто в каком-то корабельном трюме, и в павшей тишине он явственно расслышал вопли, несущиеся из дальнего конца коридора, где недосягаемо сияло зарешеченное окно (лунатикам здесь ничего не угрожало). Как и все россияне, он был начитан и наслышан о самоубийственных признаниях, добытых пытками, но все же постарался отсечь даже проблески мысли, что это может иметь какое-то отношение и к нему. Но как отсечешь, когда это носится в воздухе: «щас будем тебя пидорасить»… бутылка… разрыв сфинктера…
Нет, к такому он не был готов, в детстве его учили только красиво смотреть в глаза винтовке перед расстрелом.
Вопли тем не менее приближались, а мурашки по спине, подмышкам и гениталиям бежали все гуще. Проклятье, Калерия распахнула дверь именно в эту пыточную:
— Входите.
Бандит в косухе вопил в телефон, так что вздувались толстые жилы на бычьей шее, вольно охваченной массивной золотой цепью:
— Тебе в лом задницу от дивана оторвать, чтоб к девяти до суда доползти, а он из-за этого еще один велик скоммуниздил!!! Ты запомни, я тебя в последний раз предупреждаю!
Он с четвертой попытки воткнул трубку в ее ложе и как ни в чем не бывало обратился к Калерии:
— Ни хера не хотят работать, — в его осипшем от воплей басе звучало что-то вроде уважения.
— А вот мне, Игорек, с товарищем надо поработать. Не погуляешь?
Господи, она еще и кокетничать пытается…
— Лерочка, для тебя… Хоть цепуру с шеи.
И на это кокетство еще имеется спрос!..
— Садитесь, — она положила перед собой на бывалый конторский стол прямоугольный приборчик размером с мобильник. — Имейте в виду, я вас пишу. Итак, картина маслом: главный подозреваемый на сегодняшний день — ваша жена. Она наследница, она главный выгодоприобретатель. К тому же вы сами сказали, что у нее имеется мотив личной неприязни: смерть матери.
— Я совсем не это сказал! И вообще для примера, а не конкретно. Я сказал, что в подсознании у любого из нас могут быть мотивы, о которых мы не знаем — и у меня, и у вас, и у…
— Не переводите стрелки. Разговор идет не обо мне, а о вашей жене. Но я допускаю, что она могла быть бессознательным организатором убийства и сама об этом не знать.
— Это как?..
— Недавно через нас проходила женщина, которая жаловалась, жаловалась на мужа любовнику, а тот взял да и проломил ему голову гантелью. Сделал ей подарок к Новому году.
— На что вы намекаете? У моей жены нет любовника.
Он едва сумел выговорить эти слова, настолько вдруг пересохло во рту.
— Все мужья так думают. Имеется у нее какой-нибудь старый друг?
— Она со школы дружит с таким, Берсеневым из нашего подъезда. Но он филолог, сноб — какие там гантели! У него даже в школе было прозвище из Шекспира — Лаэрт. Не Мироха какой-нибудь.
— Так, Берсенев, берем в разработку.
— Вам ничего сказать нельзя! А чтобы Сима — это вообще бред! Она просто обожала отца… Обожает, я хотел сказать. Ее воспитывала нянька при доме, вела себя как родная, а потом насплетничала, что отец с ней жил. Это Симу ужасно оскорбило — он ведь еще и священник, им даже жениться во второй раз запрещено…
— Ага, значит еще один мотив.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!