Жена поэта - Виктория Токарева

Прораб – жадный хохол. Кормил только куриными частями: крыльями, шеями и головами. Суп получался мутный, но куриный запах присутствовал.

Иногда таджики затевали плов на костре. Угощали прораба. Он жрал большой ложкой, а таджики ели руками.

Таджики не халтурили, работали хорошо. Не пили. Молились. Расстилали коврик, и – вперед: «Бисмиляй, рахман, рахим…»

Дом ставили деревянный. Бревна везли из Сибири. Особое дерево. Не гниет. Практически вечное.

Между бревнами клали натуральную паклю, а не современные аллергенные материалы. Дом получался экологически чистый, полезный для здоровья.

Катя страдала оттого, что Толик далеко, на другом конце Москвы. Как он там спит? Что ест? Чем укрывается?

Катя любила сына страстно, с первой минуты его появления на свет. И даже раньше.

Помнила каждую мелочь. Например, он трехлетний обжег палец и ходил с поднятым пальчиком, подвывая. Катя дула на пальчик.

А еще помнила, как однажды надела на Толика красный комбинезончик и отправила его гулять с бабушкой, а сама – в магазин по хозяйству.

Был февраль. Гололед. Толик увидел на улице Катю и рванулся к ней. И поскользнулся, грохнулся, рассек губу о мерзлую землю. Пошла кровь. Его зубки стали розовыми от крови. Толик заплакал, но подхватился и рванул к Кате. Соскучился. Не мог без нее ни минуты. Катя качнулась к сыну навстречу, подхватила на руки, подняла, жадно всматриваясь в драгоценное личико со светлой челочкой.

Плачущий, пострадавший, преданный…

Эта картинка запечатлелась в ее сознании. Время ее замуровало, как муху в янтаре. В Кате никогда не ослабевала любовь к Толику, и как бы он ни вырос, все равно оставался маленьким – тем самым с розовыми зубками, плачущим и верным.

Иногда, став постарше, вопил на весь дом: «Шо-ко-лад-ку!!»

И Вовка начинал вертеться, как собака вокруг своего хвоста, – где взять ребенку шоколадку? И находил выход. Любил сына больше, чем себя.

Толик вил из отца веревки. И ему разрешалось. Вей, вей, только будь…

За полгода дом сложили. Дом высился среди елей, как декорация к сказке: медово-желтый, похожий на терем. Толику в нем не жить, но приятно смотреть. Приятно и гордо, когда участвуешь в хорошем деле.

Подошло время рассчитываться.

Яша договорился с прорабом, прораб договорился с полицией. Менты прислали полицейский наряд. Таджиков накрыли рано утром, проверили документы. Регистрации ни у кого нет. Все сроки нарушены. Результат – депортация. Таджиков сгребли – и на вокзал. Без единой копейки, разумеется. Это был замысел Яши. Деньги, положенные за работу, останутся в кармане у Яши. Часть уйдет на взятки полиции. И хохлу, разумеется.

Яшин план удался: приехали, проверили, сгребли, депортировали на родину.

Таджики покорились. Но очень быстро вернулись обратно в полном составе.

Подробностей не знаю, но в общих чертах известно. Бревна, привезенные из Сибири, не гниют, но горят хорошо. Язык пламени взметнулся до луны. Терем горел всю ночь. Пожарные машины не могли даже приблизиться. Пожарные просто стояли и смотрели. Когда все прогорело, открылась картина апокалипсиса, как будто упал Тунгусский метеорит. Ели вокруг обгорели дочерна и полегли.

На другой день окрестные жители видели Яшу. Он сидел на пепелище, опершись локтем о колено, уронив голову на руку. Как скульптура Родена. Может, плакал, может, считал деньги. Убытки оказались больше прибыли от сэкономленных денег. Как у Пушкина, «не гонялся бы ты, поп, за дешевизной».

Окрестные жители Яше не сочувствовали. Были на стороне таджиков.

Толик в эту ночь спал в вагончике и не слышал, как вернулись таджики и шуровали с канистрами.

Когда начался пожар, вагончик накалился. Толик еле ноги унес из этой раскаленной духовки. Он вместе с пожарными стоял в отдалении и смотрел, как бушует огонь, как страстно вырывается энергия. Это была объединенная энергия человеческого труда и человеческого гнева. И все уходило в небо огненным столбом.

Толик вернулся к родителям. От его одежды воняло бензином. Катя и Вовка были счастливы, что получили сына – целого и невредимого. И одновременно разочарованы. Толик вернулся без денег, а родители рассчитывали на его заработок. Грузовичок, как ненасытный зверь, поглощал все доходы. Но при этом был любим, как прожорливый ребенок. Пусть ест, только будет.

Вовка увидел на картинке грузовичок фирмы «Мерседес-Бенц». Красавец. Мало того что вместительный, еще и красивый. И более дорогой, разумеется.

Вовка возле такой машины будет выглядеть как фермер. Купит себе комбинезон, на голову бейсболку – чистый американец.

Толик довольно быстро нашел другую работу: ремонт квартир. Прораб – татарин. Не пил и не матерился. Но и не кормил. Ели сами.

Толик ночевал на рабочем месте в пустых квартирах. Матрас на полу, цементная взвесь в воздухе. Прораб дал ему свою машину-«пятерку». Толик привозил на ней стройматериалы. И чеки. Татарин ему доверял, поэтому Толик рассчитывался честно. Неудобно воровать, когда доверяют. Да он и не умел.

На прошлом объекте прораб-хохол мухлевал с чеками. Он договаривался в магазине с продавцами, и те ставили ему произвольную цену под диктовку. За определенную мзду, разумеется.

У Толика чеки были честные, с печатью. И татарин платил ему честно, как договорились.

Бригада – русские. До трех работали рьяно, начиная с трех – пили. Можно понять. Нервной системе необходимо переключение.

Толик тоже пил, но немного. Не нажирался до беспамятства.

Квартира, в которой шел ремонт, была прежде коммуналкой из восьми комнат. В ней жило восемь семей. Новый хозяин купил каждой семье по отдельной квартире. Не в центре, разумеется. Однако отдельная квартира в спальном районе лучше, чем комната в загазованном центре. И постепенно из муравейника создавались роскошные апартаменты, как отель «пять звезд». Ломались перегородки, появлялись новые пространства.

Толику нравилось преобразовывать некрасивое в красивое. Пусть это красивое достанется другим – все равно. Рушится старое, захламленное, создается новое, радостное. На земле становится больше красоты.

Иногда заходили хозяева, наблюдали за продвижением. Их сопровождал прораб. Хозяева – муж и жена – нарядные, воспитанные, здоровались, извинялись.

Иногда заходила дочь. Толик прятался за колонной, чтобы она его не видела. Вернее, не заметила, как он на нее смотрит. А он смотрел не отрываясь, пытался глазами вобрать ее всю и закрепить в своей душе. Так бывает: жаждущий человек пьет и не может напиться.

Толик смотрел и не мог насмотреться. Было ей лет семнадцать. Она расцветала, как цветок, и благоухала, как цветок, и все пчелы, сломя голову, летели на ее цветение.

В молодости есть беззащитность, и она трогает душу. Хочется прижать к себе, спасти.