Дети Шахразады - Антонина Глазунова

Вокруг, заполняя фон картины, расположились многочисленные сыновья женщин в черном, их братья, дядья, двоюродные, троюродные… Голова каждого покрыта клетчатой куфией, под ней грозно топорщатся усы, ниже – галабия, подпоясанная кушаком с громадным кинжалом. Фигуры до того одинаковые, что кажутся повторяющимся рисунком арабески, выполняющим рамку для центральной группы.

Милая семейная фотография. Пройдут годы, и она поблекнет и забудется, как и вся эта история местного масштаба.

Месяца через три, уставшие от сложнейших детективных расследований и напряженной дипломатической деятельности супруги Нир решили «отрешиться и воспарить».

Где? Где в наши дни можно найти:

а) рай в шалаше со всеми удобствами;

б) не очень дорого;

в) близко от дома, потому что тратить «день отъезда – день приезда» на стояние в аэропорту и перелеты, если у тебя всего три дня отпуска, глупо.

Вы думаете, что нет такого места? Ан нет! Есть! Синай! Вот решение проблемы. Знаменитый Синайский полуостров, на который из дома можно доехать за три часа на собственной машине, проштамповать заграничные паспорта в Табе у одетых во все белое египетских пограничников, и на обшарпанном местном «мерседесе» за два часа оказаться на золотых песках Дахаба.

Низенькие, квадратные, расписанные египетскими фресками прямоугольные коттеджи «Новотель» располагались полукругом на берегу естественной лагуны, которую кристальные воды Красного моря вымыли в чистейшем шелковом песке у подножия суровых Синайских гор.

Зеленые газончики, покрытые клумбочками с мелкими красными розами на тонких ножках, вымощенные камнем дорожки, просторная открытая столовая-терраса с видом на лагуну и окрестные скалы, бирюзовые бассейны, утыканные по краям разноцветными зонтиками от солнца, теннисные корты, гамаки, верховые прогулки, водные велосипеды… И – никого! Пусто, тихо и чисто! Что еще надо для счастья? Египетские пограничники не зря оделись во все белое – они охраняли вход в райские кущи с собственной лагуной.

Розовое, как грудь фламинго, экзотическое солнце неторопливо всходило над синими спокойными водами Красного моря, и они тут же блекли, как будто выцветали под его яркими, слепящими лучами.

Темная коса, полукругом отделяющая лагуну от плоской водной глади, светлела прямо на глазах, превращаясь в золотую, а потом – в лимонно-блеклую, тонкую, как серп луны.

Темная, таинственная лагуна начинала оживать, из колдовской, неподвижной и загадочной становилась сияющей синей, ультрамариновой, как на лубочных картинках, а потом вся окрашивалась в нежнейший бирюзовый цвет, того неправдоподобного оттенка, которым славятся изразцы на мечетях Бухары и Самарканда. Крошечные крабики, как по волшебству возникшие на золотом, плотном и влажном песке лагуны, подняли вверх миниатюрные лакированные клешни в языческом приветствии восходящему богу Ра-Солнца, и тут же, боком-боком, заторопились в сторону кромки воды.

Машка, безжалостно разбуженная ни свет ни заря и выволоченная на берег моря, чтобы полюбоваться восходом солнца, с визгом вздернула ноги на пластиковый шезлонг, где она было прикорнула в ожидании обещанного рассвета, когда прямо из-под ног, из невидимых песчаных норок, полезли крохотные лакированные чудовища.

Давид весело рассмеялся и по-крабьи, боком запрыгал к воде, жестами приглашая спутницу жизни последовать за ним. Но его благоверная боялась клешнястой ползающей нечисти и потому величественно вошла в воду только после того, как все опасные твари исчезли из поля видимости. Вошла – и обмерла.

Абсолютно прозрачная, чистейшая, теплая вода ласкала тело как шелк, как нежнейший пух, поднимаясь все выше и выше, от щиколоток до колен, до талии… и, наконец, закрыла грудь и плечи. Она тихо плескалась вокруг лица, гладила шею и подбородок, обволакивала тонкие, уже успевшие покрыться золотистым загаром руки и плечи, нежила каждую клеточку расслабившегося тела. Хотелось лечь на воду, как в упругий гамак, закрыть глаза, подставить лицо под легкий прохладный бриз и забыться. И пусть вода убаюкивает тебя, словно в колыбели, пусть несет далеко-далеко на своей бирюзовой поверхности, пусть…

Забыться не удалось. Разумеется, помешал дорогой супруг. Словно коварный Посейдон возник он из морской глади, по-дельфиньи отфыркиваясь, подхватил на руки, закружил, высоко поднял и швырнул в море, разбрызгивая соленую воду и нарушив всю прелесть одинокого покачивания на волнах. Обрушившись и глубоко погрузившись в синюю, пронизанную солнечными лучами водяную толщу, Машка огляделась по сторонам и чуть не завопила от ужаса, как при виде таракана на кухне: насколько хватало глаз, лагуна кишела рыбой. Разнообразной – от бурых неповоротливых бревен до мелких и юрких полупрозрачных особей. Самые любопытные, лобастые и толстые рыбы, неторопливо шевеля плавниками, подплывали почти вплотную к лицу, рассматривали, пытались что-то сказать и, не найдя слов, вздохнув, уплывали. Мелкие серебристые детки-рыбешки стаями резвились чуть поодаль, на мелководье, образуя сверкающие серебристые полотнища, изгибающиеся и переливающиеся, как северное сияние.

Машка залюбовалась феерическим зрелищем, вынырнула, набрала побольше воздуха и вновь погрузилась в бездонную синюю толщу воды, широко загребая руками, чтобы удержаться на одном месте и вдоволь насладиться невиданным шоу.

Давид тоже нырнул и в ультрамариновой глубине, пронизанной острыми золотыми солнечными лучами, его тело приобрело фантастический оранжево-коричневый оттенок. Крохотные пузырьки воздуха одели его сияющей серебристой тканью, при каждом движении они отрывались от тела и всплывали наверх, образуя шевелящийся столб газировки. Удивительное зрелище!

Наплававшись всласть, Машка подгребла поближе к берегу и обнаружила, что, несмотря на обилие народа в столовке вчера вечером, никто не пришел понежиться на берегу лагуны и что они с мужем совершенно одни на всем обозримом пространстве. Правда, где-то далеко-далеко под пальмами копошились в песке детишки, а над баскетбольной площадкой с гиком взлетал мяч, доказывая присутствие жизни в данном уголке обитаемой вселенной, но вокруг не было ни единой живой души. И тогда в голову забралась шальная мысль – потихоньку снять купальник и попробовать искупаться голышом – как это, а?

Ежесекундно по-воровски оглядываясь по сторонам, чтобы не прозевать случайного купальщика, озорница расстегнула застежку лифчика и освободила грудь. Та сразу же всплыла вверх, к поверхности воды, и шалунья, екнув, присела до шеи в воде. Присела и прислушалась к своим ощущениям. Это было нечто совершенно необычное – шелковая вода ласкала обнаженные груди, слегка покачивая их в такт прибоя вверх-вниз, вправо-влево… Вода приятно холодила тонкую чувствительную кожу, нежно щекотала обнаженные, мгновенно напрягшиеся тугие соски. Неслыханное возбуждение охватило молодую женщину. Прохладное, атласное прикосновение бесчувственной, индифферентной воды возбуждало больше, чем самые бурные ласки, самые страстные взгляды или слова. Оно волновало исподтишка, ненароком, без всякой задней мысли, наводя смутные воспоминания о чем-то сладострастном, запретном и, может быть, поэтому действовало гораздо сильнее, чем требовательная и жаждущая чужая плоть. Ученая доктор в первый раз живо осознала, насколько чувственность, эротика, заложена в нас самих, в подкорке и не является чем-то внешним, привнесенным партнером, обстоятельствами или обстановкой. Вот сейчас – бездушная, чуть солоноватая морская вода дотрагивается до тела – что ж тут такого? Но – о, великие боги! – как от этого шелкового прикосновения трепещет все тело, и дыхание становится прерывистым, как во время любовной неги, и истома заставляет закрыть глаза и отдаться несравненным, чарующим ощущениям, особенно, когда разум уверен, что никто не наблюдает сладострастного томления души и не воспользуется этим. Это было восхитительно, пленительно, заманчиво!..